ЗЕЛО

СИМВОЛИКА ЛЬВА В ДРЕВНЕРУССКОМ ИСКУССТВЕ

Буцких Н.В.
Основатель Центра. Культуролог.
Автор курса «Визуальные коды в древнерусской литературе».
г. Санкт-Петербург.
В древнерусской культуре образ льва один из самых распространенных, и в то же время противоречивых. В текстах наряду с реалистичными описаниями зверя присутствуют совершенно невероятные предания о свойствах льва. Многочисленные сюжеты, в которых фигурирует лев, заимствованы из совершенно различных источников - библейских текстов, античных легенд и славянских преданий, поэтому сложный образ зверя может трактоваться совершенно противоположными способами: как положительно – образ храброго воина, праведника, Христа, так и отрицательно – неправедного правителя, смерти и даже самого дьявола. Подобная амбивалентность будет характерна и для изображений зверя – это и простодушный веселый львенок, и гордо шагающий царь зверей, и свирепый пожиратель душ человеческих.

Инициал"В" в виде льва. Евангелие Хитрово, XIV в.
Инициал "В" в виде льва. Луцкое Евангелие, XIV в.
Мы почти не встречаем описаний внешнего облика льва в русской литературной традиции. Исключение составляет «Собрание от древних философов о неких собствах естества животных», приписываемое Дамаскину Студиту, чаще называемое «Физиологом Дамаскина Студита». В этом переводном произведении облик хищника описан следующим образом: «Лев - царь всех четвероногих, как орел - всех летающих. Имеет великую грудь, колени крепкие, ноги твердые, взгляд имеет царский и страшный. Шерсть его густая, уста его широкие, ребра его крепкие, бедра его толстые, ноги его великие, походка его гордая, шея его толстая. Кости его не имеют ни пустот, ни мозга, как у других животных». Это описание, весьма условное, рисует нам великого непобедимого зверя, что дополняется некоторыми необычными свойствами, указывающими на царское достоинство льва: «Когда бежит поймать животное, не преклоняет голову свою, но держит ее высоко, как непобедимый царь». Короткое упоминание о рационе льва указывает на то же самое: «Ест много, а пьет мало». Малое количество принимаемой воды имеет символическое значение, которое в статье о льве не упомянуто, однако раскрывается в описании орла – царя всех летающих: «Никогда в жизни своей не пьет воду, поскольку не подобает ему, царю всех птиц, быть рабом плотских желаний». Еще одно предание, описывающее и льва, и орла, утверждает, что когда царь зверей насытится, то оставляет остатки пищи «в сени некоей», и дует на нее, отчего никакое другое животное не смеет приблизиться к еде.
Лев на маргиналии Радзивилловской летописи, XV в.
Лев - царь зверей. Миниатюра Псалтири, XVII в.
В «Физиологах», популярных сочинениях бестиарного типа, где каждой особенности зверя дается религиозно-догматическое или морально-дидактическое истолкование, лев – царь зверей почти всегда имеет положительную символику, часто являясь прообразом Христа – Царя мира. Как правило, «Физиологи» описывают три свойства, уподобляющих зверя Христу.

Первая особенность льва связана с распространенным мотивом оживления детенышей. В древнейшей из сохранившихся рукописей Физиолога александрийской редакции мы читаем: «Когда львица рождает львенка, рождает его мертвым и стережет три дня, до тех пор, пока не придет его отец, дунет в лицо ему, и тот оживет». Оживление на третий день явно отсылает нас к трехдневной смерти Христа. В толковании лев-отец отождествляется с Богом-Отцом, львенок с Христом, образ же львицы толкователь обходит стороной: «Так и Бог Вседержитель, Отец всего, на третий день воскресил первородного Своего Сына и «рожденного прежде всякого творения» Господа нашего Иисуса Христа, да спасет заблудший род людской». Также к статье об оживлении львенка добавлена и цитата из Писания: «Хорошо сказал Иаков: «…и как львенок, кто пробудит его?». Эта отсылка к Книге Бытия о льве Иуды была уже в Апокалипсисе Иоанна Богослова соотнесена со Христом: «И один из старцев сказал мне: не плачь, вот, победил лев, который от колена Иудина, корень Давидов».

Лев оживляет львенка своим дыханием. Миниатюра Физиолога, XV в.
Византийская версия Физиолога излагает то же предание с небольшим дополнением: львица рождает не только мертвого, но и слепого детеныша. При этом кардинально отличается толкование этого сюжета: акцент делается на слепоте детеныша, который уподобляется язычникам, еще не просвещенным благодатью крещения: «Также и о верных народах, ибо прежде крещения они мертвы, после же крещения получают зрение от Святого Духа». Встречается и более редкая версия, где лев-отец также образ Святого Духа, который «дунул, и ожили, и вышли все из ада». Более поздняя версия этого сюжета исключает мотив оживления дыханием, львица рождает льва, и стоит над ним три дня и три ночи, пока он не оживет и не «начнет царствовать над всеми земными зверями». Такая особенность львицы имеет параллели в животном царстве – например, птица струфокамил должна три дня неотрывно смотреть на яйцо, чтобы из него вылупился птенец. Толкование отождествляет львицу с Богоматерью, а льва с Христом, который по воскресении стал царствовать над святыми: «Львица – это пресвятая Богородица, а лев – Христос, умер плотью во гробе на три дня и три ночи, и не воздремал Божеством, сошел в преисподнюю часть земли, и сокрушил вереи вечные, и воскрес на третий день и стал царствовать над всеми святыми».

Лев на заставке Остромирова Евангелия, XI в.
Второе свойство льва заключается в том, что, когда лев спит, его глаза открыты: «Когда спит лев в пещере своей, его очи бодрствуют, ибо его веки подняты, как и Соломон свидетельствует в Песни Песней, говоря: «Я сплю, а сердце Мое бодрствует». Ибо Господь мой плотью на кресте умер, а Божество Его одесную Отца бодрствовало». В подтверждение этого автор добавляет еще одну библейскую цитату: «Ибо не задремает, не уснет Тот, кто хранит Израиль». То же свойство, только в более кратком варианте предлагает и византийская редакция Физиолога, и т.н. «Физиолог Дамаскина Студита». Более последовательное объяснение дает нам встречающаяся в рукописных сборниках статья «О недреманном оке Спасителя»: «Лев спит одним глазом, а другим смотрит. Так и Христос, уснув во гробе плотью, все видел Божеством». Это широко распространенное свойство могло послужить символической основой иконографии «Спас Недреманное Око», на некоторых иконах мы даже можем увидеть льва в ногах у возлежащего на одре Христа.

Спящие львы. Лев в ограде. Миниатюры Псалтири XVII в.
Согласно третьему свойству, лев заметает свои следы хвостом, дабы скрыться от охотников: «Когда идет в гору, хотя поймать добычу, и почувствует запах человека, хвостом своим скрывает следы свои, дабы идущие за ним не нашли его следа и не поймали его». Символика и этой особенности перенесена на Христа: как лев заметает следы, так и Христос, «духовный лев», при воплощении скрыл Свою Божественную природу. Здесь также находится параллель со словами Псалтири, обращенными к Богу: «И стези Твои в водах многих, и следы Твои не познаются». В таком контексте это свойство льва символизирует Божественную непостижимость: «Ибо ни дорога на воде не сохраняется, ни следы льва, ни Божественные пути». Физиолог византийской редакции указывает, что следы заметает львица. Толкование здесь вновь иное. Автор обращается к читателю с моральной сентенцией: «Так и ты, человек, когда творишь милостыню, пусть твоя левая рука не знает, что делает десница, дабы не помешал дьявол воплощению твоих мыслей». Встречается и иное сходное толкование: «Смотри же, человек, что делает (неразумный) зверь, устраивая свое спасение. Ты же, будучи разумным человеком, покрой следы свои, то есть грехи, ради покаяния». Иногда к этому свойству прибавляется и бесстрашие льва, дабы его бегство от охотников не показалось его слабостью: «И заметает следы хвостом, чтобы не выследили его. Когда же они оставят его, он возвращается к ним без страха, и много борется с ними благодаря имеющейся силе».

Образ грозного льва имеет тоже несколько характерных особенностей, так, «когда разъярен, ударяет по ребрам своим хвостом своим», «любит честь, падших пред ним зверей на землю не уязвляет», являясь, таким образом, символом сильных и непобедимых воинов. Также и победа надо львом является выражением силы и смелости человека. Наиболее распространенный образ подобного противоборства относится к пророку Давиду, который, защищая свои стада, умерщвлял льва и медведя. Этот сюжет будет многократно воспроизводиться в русских лицевых Псалтирях и «Христианских Топографиях».

Давил повергает льва. Миниатюра Псалтири XV в.
Давид повергает льва. Миниатюра Псалтири кон. XVI в.
Среди особенностей следует отметить рык льва, который часто упоминается авторами сочинений. Образ рыкающего льва известен еще из библейских текстов: Давид, описывая притеснения от врагов, говорит: «Раскрыли на меня пасть свою, как лев, алчущий добычи и рыкающий». В послании Петра в качестве негативного персонажа выступает дьявол, который «ходит, как рыкающий лев, ища, кого поглотить». Подобное рыкание в значении свирепости будет усвоено и древнерусской литературой. Уже в Житии Феодосия Печерского князь «как лев рыкнув на праведного», Мамай в «Сказании о Мамаевом побоище» пошел на Русь «аки лев ревый». В Псковской летописи образ ревущего льва переносится на Ивана Грозного: «Пришел царь… в великой ярости, как лев рыкая, хотя растерзать неповинных людей».

Рыкание льва обладает свойством обездвиживать или даже убивать прочих зверей. Часто эта особенность объединяется со скрытным характером льва, сидящим в засаде. Так, к словам псалма «Подстерегает в потаенном месте, как лев в ограде своей», в толковании Кирилла Александрийского сказано: «Ибо говорят, что львы на горах в своих логовищах почивают, и прячутся, дабы скрытностью своей устрашать прочих животных, которыми они питаются. Когда же увидит лев какое (животное), подошедшее близко, быстро вскочив, громогласно рыкает, и нестерпимо его оглушив, нападает и хватает эту прилучившуюся (добычу), прежде страхом расслабив его жилы». Это толкование, известное на Руси по Толковой Псалтири Максима Грека, заключает, что лев является образом дьявола. О рыкании, обездвиживающем зверей, упоминается и в естественнонаучных сочинениях: «Лев сильным и страшным гласом зверей обездвиживает, которых издалека настигнуть не может». О смертоносном рыкании льва упоминается и в Александрии: «Когда рыкнет один лев, множество зверей погибает». В «Физиологе Дамаскина Студита» есть подобное описание, лишенное, правда, рыкания, но добавляющее иное прочтение образу его «ограды»: «Где будет спать, создает круг хвостом своим, как некое круговидное гумно, и внутри его спит. Дикие же звери снаружи обходят этот круг, и не дерзают войти внутрь. Если же кто приблизится к этому обозначению, лев, тотчас проснувшись, хватает его». Толкование призывает человека обходить удовольствия этого мира, чтобы не впасть в лапы льву, то есть демона.

Лев нападает на праведника. Миниатюра Угличской Псалтири, XV в.
Лев нападает на праведника. Миниатюра Годуновской Псалтири, XVI в.
Зверь нападает на прор. Илию. Миниатюра Апокалипсиса, XVII в.
Неразрывно связан с дьяволом, (князем мира сего, подобно тому, как лев – царь четвероногих) и образ смерти, которая мыслится на Руси как инфернальный персонаж. Поэтому образ льва часто будет обозначать «ищущую кого поглотить» смерть.
Подобная связь появилась еще в раннехристианскую эпоху, когда образ Даниила во рве со львами будет трактоваться как символ воскресения Христа и победы над смертью. В древнерусских сочинениях сам облик смерти нередко сравнивается с яростным зверем. В «Повести о споре жизни и смерти» последняя имеет «страшный облик, подобно ревущему льву». Аллегорией смерти выступает лев в «Притче о богатом от болгарских книг». Это сказание, являясь одним из вариантов «Притчи о временнем сем веце», повествует о человеке, который пытается убежать от разъяренных льва и верблюда. Толкование притчи отождествляет верблюда со старостью (зверь этот считался на Руси уродливым), а льва со смертью. Этот сюжет часто помещался в иллюстрированные Синодики. Образ льва как хищника попадает в иллюстрации Апокалипсиса и в сцены Страшного суда. Изображение земли, которая отдает своих мертвецов, часто сопровождается львами и прочими хищниками, отдающими пожранные ими человеческие останки.

Звери возвращают пожранные человеческие останки. Слово о втором пришествии Палладия мниха, XVIII в.

Закрепляется и прямо противоположная трактовка. Смерть в виде скелета, которая, согласно описанию Иоанна Богослова, едет на худой лошади, в искусстве XVI века восседает уже на льве, вместе с которым желает не вернуть, а, напротив, поглотить человеческие души, что придает ее облику более зловещий характер. Смерть на льве включена и в программу композиции «Единородный Сыне».
Притча о богатом. Миниатюра Синодика.
Смерть верхом на льве. Миниатюра Синодика.
Притча о богатом. Миниатюра лицевого Цветника.
В одном из Сборников смешенного содержания XVIII века имеется любопытное описание иконографии «Благовещение у колодца»: «О Благовещении. Пишется образ святого Благовещения Пречистой Богородицы, а с Ней рабыня, а под ногами колодец, а у колодца лев и кот, и два орла, один багряный, другой облачный». Сама история о Благовещении у колодца, основанная на тексте Протоевангелия Иакова, весьма распространена в иконографии, однако изображения редко включают дополнительные подробности. Толкование подобной необычной иконографии следующее: «Колодцем называется жизнь этого мира, в два орла, багряный – это ангел хранитель, а синий – ангел сатанинский. А лев – это враг (т.е. сатана), который смотрел и рыкал на Чистую Деву до Благовещения. Когда же увидел ангела, упал дьявол как кот». Все образы традиционны для древнерусской притчевой литературы. Так, ров или колодец как метафора этого мира встречается еще в Библии. Две птицы (горлица и ворон) как образы ангела и демона известны по уже упомянутой «Притче о богатом». Изображений такой трактовки Благовещения не встречается, однако элементы такого описания почти полностью совпадают с иллюстрациями к притче о чистой душе, широко распространенной в Синодиках XVII-XVIII вв. Душа в образе крылатой девы льет из кувшина свои слезы и держит цветок. В руке у нее поводок, к которому привязан лев, под ногами змей. Рядом, как правило, темная фигура падающего черта. Аллегорический образ явно восходит к символике Жены, облеченной в солнце из Апокалипсиса, лев и змей отсылают нас к словам Псалтири «Будешь попирать льва и змия». На образ Благовещения сюжет мог быть перенесен, поскольку упомянутую в Откровении Деву нередко толковали как Богоматерь, способствовали этому и традиционные для «Благовещения у колодца» атрибуты: цветок и кувшин.

Лев и змей. Миниатюры XVII в.
Образ льва как свирепого хищника будет почти обязательным элементом искушений святых. Это могут быть и реальные пустынные звери, и демоны, принявшие образы тех или иных зверей для устрашения праведников. В летописном описании жития прп. Исакия так описываются дьявольские козни: «Иной раз пугали его то в образе медведя, то лютого зверя, то вола, то вползали к нему змеями, или жабами, или мышами и всякими гадами». Лютый зверь, то есть просто хищник, как правило, в литературе обозначает льва, как самого характерного и страшного представителя животного царства. Львы могут и не быть упомянуты в текстах житий, но в иллюстративных циклах присутствуют почти всегда.
Искушения святых. Миниатюры XV - XVII вв.
Все тот же хищный зверь в контексте житийной литературы будет выступать и с прямо противоположной символикой – как представитель первозданной природы, где даже самые страшные звери покорялись человеку. Праведник, достигший святости в земной жизни, становится подобен Адаму, еще не преступившему заповедь. Подобные примеры смиренных львов, помогающих монахам, широко распространены. Стоит упомянуть Житие Герасима Иорданского, которому лев, избавленный святым от занозы, служил всю свою жизнь, а также эпизод из Жития Марии Египетской. Преподобный Зосима, будучи стар, не имел физической возможности похоронить святую. Тогда он увидел большого льва и очень испугался. Лев же «начал радоваться старцу, только что не целуя старца». Тогда святой понял, что лев здесь неслучайно, и попросил его когтями своими вырыть яму для погребения, что лев и исполнил. «И тогда отошли оба: лев в пустыню, как овечка, шел, Зосима же в монастырь возвратился, прославляя и хваля Христа, Бога нашего». Такое восприятие покорного хищника, не терзающего добычу, но смиренно сосуществующего с другими представителями животного царства, как было сказано, отсылает нас к райским временам. Поэтому многочисленные иллюстрации жизни Адама и Евы в раю, изгнания из рая, всемирного потопа, как в миниатюре, так и во фресковой живописи будут включать изображения льва, часто возглавляющего шествие зверей, как их правителя. Имеются и литературные параллели таких изображений. В Хронографе 1512 года сцена наречения животных описывается как торжественное шествие зверей для поклонения их владыке: «Были приведены (Творцом к Адаму) лев зияющий, губитель тельцов, медведи грозноокие и пестрейшие леопарды, пестрокожие олени, густохвостые лисицы, слон твердолобый и телец рогобивый» и т.д.
Лев выкапывает могилу Марии Египетской. Житийный сборник, XVII в.
Лев среди зверей в библейских сценах. Миниатюры Синодиков XVII-XVIII вв.
С грозным характером зверя и его образом царя зверей связана и символика правителя, как в положительных трактовках, так и в негативных. Так, старообрядческое «Слово о рассечении человеческого естества» уподобляет образ грозного льва злым правителям. Многочисленные басни и притчи описывают образ трусливого льва, испугавшегося рева лягушки, или мнительного льва, как, например, в «Повести о Стефаните и Ихнилате». Негативный образ льва часто связан с его старостью или болезнью. Есть несколько историй, касающихся подобного состояния. Так, старый лев, в отличие от молодого, нападает на домашний скот, тогда как второй имеет силы ловить диких животных.
Интересно описание старого льва, который омолаживается путем поедания другого животного: «Когда же занеможет, и придет к смерти, не имеет лекарства, как если только съесть обезьяну. Поэтому, когда болен, рыкает, и собираются все животные в его логове, тогда приходит и обезьяна, и тот никакого другого животного не желает, но только обезьяну хватает и съедает». Другое предание говорит о пожирании львом змеи для омоложения, однако в данном случае на зверя перенесена особенность оленя. Среди басен Эзопа, имевших хождение на Руси, встречается немощный лев, как образ правителя, которого мудрый человек избегает: «Некогда лев из-за великого голода стал недужен, и повелел с великим запрещением, чтобы пришли в его логово все звери для обсуждения важных дел. Звери же, боясь нарушить его повеление, во двор его все собрались. Лисица же, подойдя к двору льва, увидев следы многих зверей, во двор льва пришедших, и ни одного ушедших, сказала себе: «Воистину они все безумны, ибо все погибли». Лев же этих зверей всех убил, и пищу себе надолго уготовил». Мораль басни: мудрый человек может убежать от сетей сильных в нужное время, в которые «простой народ сами себя отдают».

Пророк Даниил во рве. "Книгы шестинадесятих пророк". Россия, XV в.



Пророк Даниил во рве со львами. Миниатюра Псалтири, XVII в.
Особой популярностью в изобразительном искусстве лев, наряду с орлом и тельцом, обязан видению пророка Иезекииля. Пророк описывает удивительное существо с четырьмя лицами: человека, льва, орла и тельца. Тех же четырех животных мы встречаем и в Апокалипсисе Иоанна Богослова. Оставив в стороне изначальную символику тетраморфа, отметим, что уже ранние отцы церкви толковали этих животных аллегорически. Особенно интересно соотнесение четырех животных с самим Христом.
Так, Григорий Богослов относил образ человека к воплощению, тельца – к жертве, льва – к победе над смертью, орла – к вознесению Христа. Со временем преобладающей точкой зрения стало соотнесение животных с евангелистами, основанное, в первую очередь, на тех аспектах жизни Христа, которые в большей степени затрагиваются тем или иным апостолом. На Руси было несколько вариантов отождествлений зверей с авторами евангелий. Первая, отображенная еще в миниатюрах Остромирова Евангелия, соотносит со львом евангелиста Марка, вторая, предложенная Андреем Кесарийским, указывает льва символом евангелиста Иоанна. Толкование Андрея Кесарийского часто будет сопровождать текст Апокалипсиса, а потому лев как символ Иоанна закрепится в старообрядческой традиции. Лев, в данной трактовке, как существо неземное, часто имеет крылья, голова его окружена нимбом, в руках он держит книгу – атрибут евангелиста.

Крылатый лев - символ евангелиста Марка. Никольское Евангелие, XIV в.



При этом широко распространены изображения льва и лишенного крыльев, почти неотличимого от земного зверя, так, например, лев может мирно возлежать у ног евангелиста. Также лев с крыльями может иметь и негативную символику, отсылающую нас к видению пророка Даниила, где звери обозначают нечестивые царства, которые будут повергнуты.

Лев - символ евангелиста Марка. Евангелие Хитрово, XIV в.
Звери из видения пророка Даниила. Онежская Псалтирь, XIV в.
Подобная разнородность представлений о льве почти нивелирует внешний облик хищника, однако можно выделить основные атрибуты изображения царя зверей. Цвет льва может варьироваться от привычного желтого до красного, и даже голубовато-серого. Грива либо привычно окружает голову, либо слегка обозначена на загривке, лев имеет большие когти и хвост, конец которого часто орнаментирован. Стоит отметить, что хвост его часто выходит из-под задней лапы. Такой тип изображений можно рассматривать как указание на свирепый характер хищника, бьющего себя хвостом по бокам. Лапа льва поднята, что отсылает нас к описаниям гордой поступи льва, который «вначале воздвигает левую лапу». Язык льва, как правило, высунут. Подобным образом изображаются и другие хищники – волки и драконы. Этот элемент может как указывать на хищный характер, так и визуализировать рев льва, подобно тому, как и высунутый язык волка – его вой. Часто выделяет льва среди других животных поворот его головы, зверь смотрит прямо на зрителя. Поворот анфас в средневековом искусстве может иметь несколько символических толкований. Это и выделение главного персонажа, что вполне подходит льву – царю зверей, и маркирование негативного персонажа, что в контексте символики льва тоже может быть вполне оправдано. Подобный поворот головы выявляет еще одну необычную характеристику облика зверя: обращенная к зрителю морда обретает человеческие черты, что помогает воспринимать льва не только как представителя животного царства, но и как образ, несущий в себе не всегда легко раскрываемый символический подтекст.