ВЕРБЛЮД ИВАНА III: О ВЕЛИКОКНЯЖЕСКОМ ДАРЕ ПСКОВСКОМУ ПОСОЛЬСТВУ
В 1463/1464 Г.

Тарасов А.Е. *
к.и.н., старший преподаватель исторического ф-та
МГУ имени М.В. Ломоносова
г. Москва

В декабре 1463 г. и затем январе 1464 г. псковское вече обратилось к великому князю Московскому Ивану III с просьбой вывести Псковскую землю из подчинения архиепископа Новгородского и образовать здесь епархию во главе с собственным владыкой [16, с. 297]. Считается, что псковичи и ранее неоднократно предпринимали попытки добиться церковной независимости от Новгорода, но не имели успеха вплоть до конца 1437 – начала 1438 г., когда митрополит Исидор «постави им анхимандрита Геласья и дасть ему суд владычен и вси пошлины» [17, с. 419; 8, с. 359]. Это решение означало переподчинение псковской церковной организации непосредственно митрополиту с назначением митрополичьего наместника, а не создание отдельной епархии, однако возник прецедент. И по прошествии относительно небольшого времени после восстановления канонической власти новгородского архиерея над Псковом (вероятно, в 1447 г.) [16, c. 290] псковичи заново поднимают вопрос о своем особом церковном статусе.

Попытка веча закончилась неудачей, великий князь Московский ответил отказом. Обстоятельства обращения псковичей к Ивану III отражены в псковском летописании. При этом летописи содержат интересное свидетельство, завершающее повествование об этой миссии – Иван III подарил послу верблюда. Согласно Погодинскому списку Псковской 1-й летописи, этим послом был Исаак Шестник [21, c. 71], в соответствии с текстом Псковской 2-й летописи – посадник Максим Ларионович [22, c. 53].

В.Н. Бернадский так прокомментировал дар великого князя: «Получив вместо согласия на поставление владыки верблюда, псковичи вынуждены были сами искать путей соглашения с Новгородом» [5, с. 268]. Н.С. Борисов высказался в том же духе: «Неизвестно, как распорядились псковичи этим диковинным животным, само имя которого на Руси произносили не иначе как "вельблуд", то есть "очень ("вельми") блудливый". Однако этот подарок немало позабавил насмешливых новгородцев: псковичи просили себе у великого князя отдельного владыку, а вместо епископа получили верблюда…» [9, c. 211]. По мнению Ю.Г. Алексеева, дарение Иваном III верблюда было «несколько неожиданно» [1, c. 107].

Верблюды действительно попадали на Русь в эпоху Средневековья. Кости этих животных обнаружены археологами в Киеве, Вышгороде, Суздале, Москве, городищах Боршевское и Титчиха, ряде других мест; древнейшее изображение верблюда в землях восточных славян, вероятно, сохранилось на фреске киевского Софийского собора, относящейся к XI веку [14, c. 178]. Образ экзотического, но известного русским людям верблюда стал основой для описания других животных – невиданных. Так, от смешения верблюда и леопарда появились характеристики вельбудопардуса (жирафа), а вельбуд-птицей был назван страус [10]. Однако же письменные упоминания о верблюдах в русских источниках не так часты. Их можно разделить на два типа: «исторические» (совсем редкие) и «книжные» (относительно распространенные).

К первому типу отношу примеры реальных случаев упоминания верблюдов. Наиболее ранним «историческим» является свидетельство «Повести временных лет», содержащее под 6603 г. известие о походе князей Святополка и Владимира на половцев, в результате которого они «полониша скоты и кони и вельблуды и челядь и преведоста в землю свою» [18, cтб. 228; 19, cтб. 219]. Похожее известие читается также под 6611 г. в связи с очередной русской победой, одержанной над половцами: «Взяше бо тогда скоты и овце и коне и вельблуды и веже с добытком и с челядью» [18, cтб. 279; 19, cтб. 255]. Подобный перечень трофеев, включавший верблюдов, был традиционным для древнерусской литературы при описании сражений с кочевниками и, не исключено, восходил к Библии [12, c. 227-228]. В качестве одного из ранних «исторических» отмечу и свидетельство Новгородской 1-й летописи о дарах, направленных половцами русским князьям перед битвой на Калке ( 6732 г.): «И дары принесе многы: кони и вельблуды и буволы и девкы» [17, c. 62, 265].

Совокупность «книжных» упоминаний верблюдов в основном связана с литературой природоведческого и назидательного характера (притчами, баснями и т.д.), а также текстами Священного Писания и Предания (зачастую также в форме нравоучений, например, в сборнике изречений «Пчела» [11, c. 29]). Известно, что животные воспринимались в Средневековье не только как существа фауны с их биологическими свойствами, но и с точки зрения заключенного в них, по мысли современников, сакрального смысла, указывающего на незримую связь между телесным и духовным мирами [3, c. 162]. «Истолкованию подвергался не только образ в целом или отдельные его стороны, но также материальная оболочка образа – его имя; символика мыслилась изначально заложенной как в природе животных, так и в их именах» [2, c. 9]. Символическое восприятие животных было сложным и многогранным, оно основывалось не на очевидном, художественно наблюдаемом сходстве, а на трудно объяснимых, традиционно закрепленных смысловых тождествах [15, с. 99-105]. Следует отметить, что в XV в. корпус произведений, содержащих символические характеристики верблюдов, расширяется. В это время на Русь проникают переводные книга басен «Стефанит и Ихнилат» [24], собрание житейских наставлений по различным вопросам «Тайная Тайных» [6].

О.В. Белова выделила несколько символических свойств верблюдов, которые нашли распространение в славянской книжности: двойственность человеческой натуры, обозначение злопамятных людей, обозначение гневливого / некрасивого человека, обозначение осмотрительности [2, c. 69-70]. Могло ли какое-то из данных свойств верблюда определить символический смысл подарка Ивана III?

Обратимся к «Летописи Авраамки». В настоящее время доказано, что кодекс, содержащий «Летопись Авраамки», является конволютом, который состоит из древнего основания новгородского происхождения, датируемого концом 60-х – началом 70-х гг. XV в., и заключительной части, написанной смоленским книжником Авраамкой по благословению епископа Иосифа в 1495 г. Особый интерес в летописи представляют известия, часто уникальные, 1450 – 1460-х гг., которые существенно дополняют картину новгородских внутренних и внешних церковно-политических отношений этого периода. Не вызывает сомнений, что автор известий «Летописи Авраамки» за 1447-1469 гг., был официальным летописцем архиерейской кафедры Новгорода [13, c. IV-VI; 7, с. 229-233]. Под 6971 г. этот летописец записал о попытке псковичей выйти из подчинения новгородскому владке: «[Псковичи] с новгородци жиша не братолюбно, и хлебъ отъяша домовный святей Софеи и отца своего архиепископа владыкы Ионы, а свой злый наровъ обнажиша, ослепи бо злоба ихъ» [20, c. 213]. Данное решение псковичей предварило отправку ими посольства в Москву.

К сожалению, грамоты, посланные псковичами Ивану III с просьбой о владыке, и ответные грамоты великого князя не сохранились. Аргументация и риторика адресатов в подробностях не известны. Однако из Псковской 3-й летописи (похоже, ее автор использовал в своем тексте выдержки из грамоты Ивана III) мы узнаем, что Иван III о просьбе псковичей обещал «гораздо мышлити» с митрополитом, а также посоветоваться с иными архиереями Русской Церкви, включая архиепископа Новгородского: «…Язъ, князь великой, хощю о том слати своихъ пословъ в Великой Новъгород…» [22, c. 158-159].

Нет оснований считать, что обещание великого князя было «пустышкой». Какие-то переговоры с владыками, пусть и формального характера, имели место, причем в первую очередь необходимо было обратиться к Дому святой Софии. Согласно каноническому праву, светская власть не может разделять епархию, что прямо запрещено 12-м правилом Халкидонского собора. А для принятия решения о разделении епископии, в соответствии с 56-м и 97/98-м [26] правилами Карфагенского собора, необходимо согласие того архиерея, чью епархию хотят разделить. Кроме того, норма 32-го канонического ответа митрополита всея Руси Иоанна II (1080-1089 гг.), основанная на 97/98-м правиле Карфагенского собора, одним из условий открытия новой архиерейской кафедры указывала согласие «первого столника русского», т.е. митрополита, и архиерейского собора «страны всея тоя» [23, cтб. 19]. Таким образом, даже если сам Иван III и не думал об удовлетворении просьбы псковичей, церковно-политическая дипломатия диктовала необходимость «игры» в соборность при обязательном учете мнения архиепископа Ионы, которое было очевидно не в пользу псковского веча.

Скорее всего, от Новгородской архиерейской кафедры был получен очень жесткий ответ, в котором архиепископ, как и его летописец, «прошелся» по злонравию псковичей, покусившихся на вековые устои и прерогативы владык Новгорода. Не эта ли реакции могла стать поводом для своеобразного подарка, который ясно давал современникам понять, что великий князь Московский даже в непростых отношениях с Новгородом стоит за «старину» и закон [27] , выступая против «злых» устремлений псковичей?

*Впервые статья опубликована в сборнике материалов 5-й конференции "Русь, Россия - Средневековье и раннее Новое время. Чтения памяти академика РАН Л.В. Милова". На данном сайте статья публикуется с разрешения автора.
[1] Алексеев Ю.Г. Под знаменами Москвы: Борьба за единство Руси. М., 1992.
[2] Белова О.В. Славянский бестиарий: Словарь названий и символики. М., 2001.
[3] Белова О.В., Петрухин В.Я. Фольклор и книжность: Миф и исторические реалии. М., 2008.
[4] Бенешевич В.Н. Древнеславянская Кормчая XIV титулов без толкований. СПб., 1906. Том первый.
[5] Бернадский В.Н. Новгород и Новгородская земля в XV в. М.; Л., 1961.
[6] БЛДР. СПб., 2000. Т. 9.
[7] Бобров А.Г. Новгородские летописи XV века. СПб., 2001.
[8] Бобров А.Г. Новгородско-псковские отношения и Флорентийская уния // ТОДРЛ. СПб., 1997. Т. L.
[9] Борисов Н.С. Иван III. М., 2000.
[10] Буцких Н.В. «Велбуд образом нелеп»: экзотические звери в древнерусской литературе и миниатюре [электронный ресурс]. 2016. URL: http://expositions.nlr.ru/literature/drevrus/artic... (дата обращения 31.05.2017).
[11] Григорьев А.В. Русская библейская фразеология в контексте культуры. М., 2006.
[12] Дёмин А.С. О художественности древнерусской литературы. М., 1998.
[13] Клосс Б.М. Предисловие к изданию 2000 года // ПСРЛ. М., 2000. Т. 16.
[14] Курбатов А.В. Кожевеное сырье, техническое обеспечение его выделки и сортамент кож средневековой Руси // Stratum plus. 2010. № 5.
[15] Лихачева О.П. Некоторые замечания об образах животных в древнерусской литературе // Культурное наследие Древней Руси (Истоки. Становление. Традиции). М., 1976.
[16] Мусин А.Е. Церковь и горожане средневекового Пскова. Историко-археологическое исследование. СПб., 2010.
[17] Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М.; Л., 1950.
[18] ПСРЛ. Л., 1926. Т. 1. Изд. 2-е.
[19] ПСРЛ. СПб., 1908. Т. 2. Изд. 2-е.
[20] ПСРЛ. М., 2000. Т. 16.
[21] Псковские летописи. М.; Л., 1941. Вып. 1.
[22] Псковские летописи. М., 1955. Вып. 2.
[23] РИБ. СПб., 1908. Т. 6. Изд. 2-е.
[24] Стефанит и Ихнилат. Средневековая книга басен по русским рукописям XV–XVII веков. Л., 1969.
[25] Тарасов А.Е. Церковь и подчинение Великого Новгорода // Новгородский исторический сборник. М.; СПб, 2011. Т. 12.
[26] Данное правило имело номер 98 в Древнеславянской редакции Кормчей книги, которую использовал митрополит всея Руси Иоанн II (см. [4, c. 406]). А псковичи, обращаясь к Ивану III, скорее всего, имели на руках одну из русских редакций Кормчих, где правило фигурирует под номером 97. Выражаю признательность А.А. Манохину, обратившему мое внимание на это.
[27] О московско-новгородских отношениях в 1460-е гг. и тонкой политике Ивана III, осторожно, но настойчиво, претворявшего в жизнь идею подчинения Новгорода власти великого князя Московского, см.: [25, c. 73-93].