Чудо Георгия о матери драконов

Чудо Георгия о змие — один из самых распространенных и узнаваемых сюжетов в христианской иконографии. Он, очевидно, наследует древним архетипическим историям о герое-змееборце: скажем, об Аполлоне, убивающем Пифона или Геракле — Лирнейскую Гидру, а также образам загадочного Фракийского всадника, египетских богов — Сета, пронзающего змея Апопа, и Гора, убивающего Сета в виде крокодила, и т. д.

Тем не менее, привычная иконография Георгия-змееборца складывается достаточно поздно — не ранее XI—XII вв., причем не в больших центрах, а ближе к народной среде. Этим, в честности, объясняется отсутствие икон и росписей на этот сюжет в соборах Московского Кремля (и вообще больших соборов — за одним исключением), где, вполне сообразуясь с византийским обычаем, святой Георгий изображался как воин или мученик — в рост или поясно. [1]

Кроме того, в христианской традиции есть множество святых-змееборцев — Феодор Тирон, Феодор Стратилат, Архангел Михаил, святой Патрик (по-православному — Патрикий), — но именно Георгий становится змееборцем по преимуществу. Логика этого выбора вполне может быть транслирована из этимологии имени святого: Георгий — означает «земледелец». И действительно, на Руси он и почитался преимущественно как покровитель земледельцев и скотоводов. [2, 99] На «Юрия весеннего» выгоняли скот в поле, предварительно собрав стадо перед образом святого [3, 443], а также, в зависимости от региона, проводили те или иные земледельческие обряды — от вспахивания первой борозды — до смотра посевов. В черноземных регионах было принято «окликать» Георгия следующей песней-молитвой:

Не случайно и крестьянский выход был привязан именно к Юрьеву дню, только уже Осененному — когда завершался цикл сельскохозяйственных работ.
Тем самым, образ святого в народных верованиях и фольклоре трансформировался в типический образ солярного героя, мужского начала, которое побеждает или обуздывает хтоническое, земельное женское начало. Этот мотив проявляется одновременно — и в сказочной природе освобождения царевны от дракона, живущего в воде, и в самой победе над драконом.

Однако это условно гендерное распределение ролей, в сущности, не имело бы никакого значения, если бы рассмотрение этого сюжета касалось только православной иконографии, в которой змей монструозен сам по себе, вне половой принадлежности. Однако дело в том, что западная традиция изображения Чуда о змие, по всей видимости, под влиянием общего ренессансного увлечения буквально истолкованным герметизмом и естественной магией, в которых земля, вода, феминность и монструозные змеи — суть образы одного порядка, вырабатывает новый канон в изображении этого сюжета.

На миниатюре во французском Часослове XV века мы видим, что дракон — очевидно, самка, причем ее поза позволяет прочитывать всю сцену в смысле борьбы с грехом похоти. Это, к слову, вполне совпадало с западной традицией этимологии имени «Георгий», как она дана в Золотой Легенде Иакова Ворагинского — Георгий — борец со страстями, тот, кто «возделывает плоть». [4, 344] Однако и в другом варианте иконографии, в котором нет и намека на сексуальных характер сцены, дракон все равно скорее является самкой — на что намекают фигуры змеиных детенышей. Есть так же и синтетический вариант этих образов — его мы видим на картине Леонарда Бека. (Подробнее о котором, равно как и об истории святого Георгия — в видео на канале Таким образом)

Смысл изображения очевиден: Георгий, пронзающий змея и ее детеныша — это победа над язычеством и грехом. Однако, вне символического плана подобное изображение отдает жестоким обращением с животными, что, в сущности, противоречит духу христианского благовестия. Возможно, именно поэтому уже в XXI в Греции появляется православная икона, безусловно, отвечающая на западные образы: икона Георгия Милостивого, не только не убившего дракона, но и кормящего его (или все-таки ее) детенышей.

Конечно, здесь мы наблюдаем обратную ситуацию — икона лишена даже аллегорического плана, однако, исполнена сострадания к твари — черты, безусловно, близкой православному преданию, — стремясь встать в один ряд, например, с образами святого Сергия или святого Серафима, отдающих медведю последнюю корку хлеба.

К слову, В. В. Розанов сто лет назад сетовал, что не может приобрести икону святого, на которой будут «и медведь и сосны».[5, 119] Любопытно, начнут ли отказываться покупать иконы с Георгием, если на них не будет кормления драконов?