За хвост схватил зверюгу —
Перевязал, как бандероль,
Он пса крест-накрест туго.
Аид, с тоской взглянув на пса,
Сказал, вздохнув: «Ну что же!
Корми собаку по часам...»
Перевязал, как бандероль,
Он пса крест-накрест туго.
Аид, с тоской взглянув на пса,
Сказал, вздохнув: «Ну что же!
Корми собаку по часам...»
— Джеймс Крюс
В русской пьесе начала XVIII в. есть эпизод заключения деспотичного царя в пасть пса Цербера:
Явление 15. Душа Ирода мучительно исходит, в то время как персонаж по имени Отмщение пронзает его тело молнией («перуном») и велит земле его поглотить. Ирод погружается в адское («пекельное») пламя.
Явление 16. Ирод находится в пасти адского Цербера, его кусают змеи и палит огонь.
Это отрывок краткого изложения театрального действа (вроде либретто). Пьеса была написана для учеников Ростовской школы, которые, занимаясь постановкой спектакля, наверное, провели немало забавных минут если не изготовляя огромную голову жуткого пса, то по крайней мере отыгрывая эти эпизоды.
Смерть:
…царя Ирода убила
И в Цербера гортани того посадила.
Истина:
...Яко ему готово во аде уже место.
В Цербера всегда будет гортани сидети,
Будет огнем серчистым объяты горети.
Но что всё-таки происходит, о чём пьеса? Это рождественский спектакль: рождается Христос, поклониться ему приходят простоватые пастухи, разбавляющие серьёзность событий шутками, и многомудрые звездочёты, говорящие с иностранным акцентом. О Рождестве узнаёт царь Ирод и, боясь соперника, велит казнить всех младенцев в Вифлееме. Предупреждённое Святое Семейство спасается, а Ирода ждёт страшная смерть — надо ли говорить, что в тексте Библии, Священном Предании или толкованиях нет сцены поедания лютого царя адским Цербером. Автор пьесы, Димитрий Ростовский, написал драму в соответствии с литературными правилами своего времени, наполнив её аллегориями, персонажами античного происхождения, — он использовал красивую классическую форму, которая выражает всё то же христианское содержание.
Сцена «сидения» Ирода в пасти Цербера для христианина, с детства смотревшего на средневековые иконы и фрески, отсылает к визуальному сюжету пасти ада: изображалась ужасающая звериная морда, поедающая грешников. Иногда она имела продолжение, вторую симметричную голову (вроде Тянитолкая), а на спине мог восседать сатана. Голова адских врат напоминала пасть дракона, льва, кита или даже многоглазый кипящий котёл. Эта чрезвычайно популярная метафора прожорливого ада прекрасно подошла для сцены расправы над Иродом. Многоликий отечественный тартар с лёгкостью отрастил себе голову античного пса Аида.
В эмблематической культуре XVIII века Цербер фигурировал как собака Плутона (его спутник и атрибут), а также появлялся в сюжетах о подвигах Геракла. Сам Геракл понимался на Руси прежде всего как победитель ужасных чудовищ, воплощение «деятельной добродетели», которая всегда должна держать палицу наготове. В целом тема была не нова: диких зверей укрощали и древние святые, они же расправлялись с драконами и демонической нечистью.
Явление 15. Душа Ирода мучительно исходит, в то время как персонаж по имени Отмщение пронзает его тело молнией («перуном») и велит земле его поглотить. Ирод погружается в адское («пекельное») пламя.
Явление 16. Ирод находится в пасти адского Цербера, его кусают змеи и палит огонь.
Это отрывок краткого изложения театрального действа (вроде либретто). Пьеса была написана для учеников Ростовской школы, которые, занимаясь постановкой спектакля, наверное, провели немало забавных минут если не изготовляя огромную голову жуткого пса, то по крайней мере отыгрывая эти эпизоды.
Смерть:
…царя Ирода убила
И в Цербера гортани того посадила.
Истина:
...Яко ему готово во аде уже место.
В Цербера всегда будет гортани сидети,
Будет огнем серчистым объяты горети.
Но что всё-таки происходит, о чём пьеса? Это рождественский спектакль: рождается Христос, поклониться ему приходят простоватые пастухи, разбавляющие серьёзность событий шутками, и многомудрые звездочёты, говорящие с иностранным акцентом. О Рождестве узнаёт царь Ирод и, боясь соперника, велит казнить всех младенцев в Вифлееме. Предупреждённое Святое Семейство спасается, а Ирода ждёт страшная смерть — надо ли говорить, что в тексте Библии, Священном Предании или толкованиях нет сцены поедания лютого царя адским Цербером. Автор пьесы, Димитрий Ростовский, написал драму в соответствии с литературными правилами своего времени, наполнив её аллегориями, персонажами античного происхождения, — он использовал красивую классическую форму, которая выражает всё то же христианское содержание.
Сцена «сидения» Ирода в пасти Цербера для христианина, с детства смотревшего на средневековые иконы и фрески, отсылает к визуальному сюжету пасти ада: изображалась ужасающая звериная морда, поедающая грешников. Иногда она имела продолжение, вторую симметричную голову (вроде Тянитолкая), а на спине мог восседать сатана. Голова адских врат напоминала пасть дракона, льва, кита или даже многоглазый кипящий котёл. Эта чрезвычайно популярная метафора прожорливого ада прекрасно подошла для сцены расправы над Иродом. Многоликий отечественный тартар с лёгкостью отрастил себе голову античного пса Аида.
В эмблематической культуре XVIII века Цербер фигурировал как собака Плутона (его спутник и атрибут), а также появлялся в сюжетах о подвигах Геракла. Сам Геракл понимался на Руси прежде всего как победитель ужасных чудовищ, воплощение «деятельной добродетели», которая всегда должна держать палицу наготове. В целом тема была не нова: диких зверей укрощали и древние святые, они же расправлялись с драконами и демонической нечистью.
В допетровской Руси были лишь отрывочные сведения о Цербере. Словари XVII века содержат очень краткое пояснение: зверь лютый, роднящее чудовищную собаку с грифонами, львами и прочими монстрами. Впрочем, при упоминаниях о Геракле подвиг с Цербером иногда выделялся особо. В «Троянской истории» (перевод латинского романа Гвидо де Колумна) именно это деяние (после сокращения исходного текста) составляет основную характеристику Геракла, которого Ясон берёт с собой на Арго: «...муж сильный, именем Еркулес, который добрался до адовых врат и голыми руками схватил и укротил побоями их стража, трёхглавого пса».
Забавно, что похожий подвиг совершил Иоанн Колов — почитаемый на Руси египетский монах, афоризмы и приключения которого вошли во многие древнерусские сборники. Особенно он прославился своим смирением.
Однажды настоятель монастыря послал Иоанна на кладбище, где жила лютая гиена, нападавшая на людей. Поручение было в духе сказок о трудных задачах: принести помёт страшного зверя. Иоанн спросил, как ему быть, если появится гиена, на что старец как бы шутя ответил: «Свяжи её и приведи сюда». Именно это и произошло: во время выполнения послушания гиена подстерегла праведника, но Иоанн сам погнался за ней со словами: «Остановись, мне велено связать тебя». Тем временем старец начал уже волноваться в ожидании исполнительного монаха, но был поражён картиной появления Иоанна, который действительно вёл связанную гиену. Такого рода случаи — неожиданное подчинение всякой «несмысленной» твари человеку — свидетельствовали о богоизбранности, святости героя. Старец понял, в чём дело, но, желая уберечь Иоанна от гордости, от пагубного осознания этой исключительности, отреагировал курьёзно. Он схватил свой настоятельский жезл и принялся бить Иоанна, осыпая его упрёками: «Ты что же думаешь, это собака, раз её можно вот так приводить сюда?», — после чего сам развязал гиену и отпустил её на волю. Ну как тут не вспомнить слова Еврисфея: «Какой прелестный пёсик… Но тащи его обратно!».
В торжественной словесности XVIII в. появляется несравненно больше геенских псов. Многих стихотворцев впечатлил «трёхзевный лай» античного исчадия ада, а во второй половине столетия заносчивого сатирика можно было назвать Цербером, да ещё и Облаевичем. Но самым обсуждаемым текстом до сих пор остаётся эпиграф Радищева по мотивам перевода «Телемахиды». Условное чудище — огромное, бесчинное, лающее ста пастями — является причудливым синтезом дракона, Цербера и прожорливой смерти, которая ожидает неправедных царей.
В торжественной словесности XVIII в. появляется несравненно больше геенских псов. Многих стихотворцев впечатлил «трёхзевный лай» античного исчадия ада, а во второй половине столетия заносчивого сатирика можно было назвать Цербером, да ещё и Облаевичем. Но самым обсуждаемым текстом до сих пор остаётся эпиграф Радищева по мотивам перевода «Телемахиды». Условное чудище — огромное, бесчинное, лающее ста пастями — является причудливым синтезом дракона, Цербера и прожорливой смерти, которая ожидает неправедных царей.
"Страус освободил птенца своего кровью червя" в средневековых западноевропейских миниатюрах
Пять древнерусских миниатюр, скопированных с западноевропейских гравюр