ИЗОБРАЖАЯ КАМЕНЬ
ИЗОБРАЖАЯ КАМЕНЬ
Кузнецова О.А.
к. ф. н., филологический факультет МГУ им. М. В. Ломоносова
к. ф. н., филологический факультет МГУ им. М. В. Ломоносова
Камень — распространенный в средневековой культуре символ. Он обозначал опору, защиту, прибежище (в частности — христианскую церковь, покровительство святого). Он появлялся в притчах о душевной чёрствости, «каменносердечных» непробиваемых людях. Он символизировал твёрдые убеждения, основательность, непреклонность. Носимый камень мог быть знаком спасения и гибели, орудием убийства и сакральным объектом.
Камни в окружении птиц, оленя и зайца. Фрагменты гравированного листа с иллюстрациями к Псалму 103 (XVIII в.)
В широком смысле «камень» — не только компактный предмет, которым можно кинуть в плохого человека, но и скала, горная местность. Чудесный живительный источник рождается из камня. И наоборот, даже благое семя может не взойти на каменистой почве. Среди скал, согласно Псалтыри, прячутся слабые животные — зайцы, олени. При развитии этого образа возникло представление о том, что морские ежи и лахтаки (морские зайцы) держатся за камень во время шторма. Также для спасения камни носят различные птицы. Перелётные гуси «возьмут по каменю в зубы», чтобы молчком миновать опасное место, не привлекая внимание хищников [1, л. 188]. Уже античные авторы рассказывали, что журавль удерживает камень в лапе, когда стоит на посту, охраняя собратьев. Задремав ненароком, бдительный страж уронит камень — и сразу проснется. О журавлях и аистах также писали, что они держат по два камня налету, чтобы не погибнуть в бурю. Орлы кладут камни в свои гнёзда, в том числе для защиты от ветра.
Камень смирения, крылья быстроты, якорь терпения и другие аллегории. Фрагмент гравированного листа (XVIII в.)
При переводе библейских и проповеднических текстов разные значения, связанные с камнем, соединялись, символически обыгрывались. Поэтому перед художниками часто стояла задача изобразить камень. Но как сделать его узнаваемым? Он не имеет постоянной формы, особенно если речь идёт о необработанном куске породы. До прихода на Русь западноевропейских гравированных листов с достойными образцами (удачно найденными, узнаваемыми и постоянно воспроизводимыми формами) художники иногда использовали цвет. Предмет неопределенных очертаний выделялся красноватым как яркий (пламенеющий, светящийся) и особый, достойный внимания.
Камень иакинф. Христианская топография. «Иакинф есть, яко же реша, червлен и велик, имея яко же шипку [шишку] велику, и сияет издалече, паче же солнце нань сияюще безценно видение некое сый» (XVI в.)
Я. А. Коменский в учебной книге «Мир чувственных вещей в картинках» (сер. XVII века) [2, с. 49] чётко разделяет простые и драгоценные камни: «Песок [1] и гравий [2] есть измельчённый камень. Камень [3] есть часть скалы [4]. Точильный камень [5], кремень [6], мрамор [7] и др. — непрозрачные камни. Магнит [8] притягивает железо. Драгоценные камни [9] суть прозрачные камешки, как, например: белый алмаз, красный рубин, синий сапфир, зелёный изумруд, жёлтый гиацинт (яхонт) и др. Они сверкают, если отшлифованы многогранными. Жемчужины и (крупные) перлы [10] растут в раковинах. Кораллы [11] – на морских деревцах. Янтарь [12] собирают в море. Стекло [13] похоже на кристалл»
Раздел «Камни». «Мир чувственных вещей в картинках»
Промежуточное положение среди драгоценных и обычных камней занимает магнит или магнетит – не самый красивый, но обладающий свойством притягивать железо, что в Средневековье осознавалось как чудесное свойство.
Впрочем, если камень занимает место в сюжете, то у него так или иначе должны быть исключительные черты. Эта точка зрения проявляется и в текстах, и на картинках. Даже поднятый с земли булыжник может стать драгоценным. Так, например, интерпретировались пять камней для пращи Давида. В христианской культуре их называли рубином, магнетитом, гиацинтом, алмазом и аметистом, а также соотносили с пятью добродетелями, пятью буквами имени Девы Марии. В знаменитой сказке Метерлинка или легендарном Индийском царстве каждый камень — самоцвет, но в истории Давида и Голиафа это не подразумевается. Упоминания драгоценных и чудесных камней нужны для выражения большой ценности, исключительности и многоплановой символики библейских событий (победа Давида над Голиафом — победа Христа над силами ада — победа добродетели над пороками, олицетворёнными в пяти бесах и ветхозаветных врагах). Поскольку текст малодоступен и содержит замечательные подробности, приведем полностью рассуждение об этих символических камнях:
Како же крепко есть оружие имя Мариино – слыши, что в акафисте чтется: «Вси противни дуси, страхом одержими, трепещут, боящиися имени Святаго Твоего» [ср. Радуйся, яко бесы имени Твоего Святаго боятся и трепещут]. Да будет ми леть [позволено] Госпожу мою именовати оружием сим, им же Давид победи Галиафа, си есть пращею. Яко же бо от пращи излетевый камень уби иноплеменника — тако от Нея Христос изшеды, иже есть камень краеуголны, убил, на него же паде. Всяк бо, иже паде на камени сем, сакрушится, а иже паде на него — стрыет [сокрушит] и пращу. Егда Давид прият в руце [пращу], избра себе к ней пять каменей добрых от потока. В имени Богородичном личу [вижу] пять литер: МАРИЯ — пять то суть камени, убивающих адцкаго филистина: магнит, адамант, рубин, иакинф, амефист, — кождо же их свойством своим некую добродетель Мариину изобразуют. Магнит, влекущи к себе железо, образует смирение Мариино, еже привлече Бога на землю — в словесех бо Ея смиренных сих: «Се раба Господня, буди мне ныне по глаголу Твоему» [ср. Лк. 1:38]. Сниде Бог с небеси и воплотися от Нея. Адамант тверды являет мужество Мариино. Рубин червлены — целомудрие. Иакинф небеснаго видения показует богомысленное Ея. Амефист огневидный — любовь парящую. Сими пятма мысленными каменьми аще и вси Галиады пекелныи, изрядно же пять болших побеждаются. Магнитом смирения убивается бес гордости; адамантом мужества уязвляется бес страхования, наносящий и ослабляющий к подвигу; рубином целомудрия — бес бестудия и нечистоты; иакинфом богомысления поражается бес земнаго пристрастия; амефистом любве — бес ненависти. И недивно, яко имени сего Пресвятаго боятся и трепещут бесы. Еще бо в Ветсем Завете пять вещей обретошася, почитающихся от пяти литер имени Мариина, иже силу сего имени прознаменоваше: море Чермное, Аред-источник [Харод?], руно Гедеоново, Иордан-река, Арарат-гора. Море Фараона потопи; при Ариде-источнице мадиам до конца поражен; на руне Гедеон приял знамение победы; при [И]ордане царие аммореисти Иисусом Навином повоеваны; Арарат-гора ковчегу пристанище бысть. Все то прообразоваше Деву Марию, яже и фараона мысленнаго потопи, и мадиамов и амореов адцких порази, и, яко руно росу, Слова прият во утробу, и пристанищем есть небурным всем от потопа страсти, к ней пловущим. Тем же всяк верный именем Ея Пресвятым Марии, яко пращею, пять камени сдержащею, вооружайся и побеждай враги твоя [3, л. 103 об.-105].
Впрочем, если камень занимает место в сюжете, то у него так или иначе должны быть исключительные черты. Эта точка зрения проявляется и в текстах, и на картинках. Даже поднятый с земли булыжник может стать драгоценным. Так, например, интерпретировались пять камней для пращи Давида. В христианской культуре их называли рубином, магнетитом, гиацинтом, алмазом и аметистом, а также соотносили с пятью добродетелями, пятью буквами имени Девы Марии. В знаменитой сказке Метерлинка или легендарном Индийском царстве каждый камень — самоцвет, но в истории Давида и Голиафа это не подразумевается. Упоминания драгоценных и чудесных камней нужны для выражения большой ценности, исключительности и многоплановой символики библейских событий (победа Давида над Голиафом — победа Христа над силами ада — победа добродетели над пороками, олицетворёнными в пяти бесах и ветхозаветных врагах). Поскольку текст малодоступен и содержит замечательные подробности, приведем полностью рассуждение об этих символических камнях:
Како же крепко есть оружие имя Мариино – слыши, что в акафисте чтется: «Вси противни дуси, страхом одержими, трепещут, боящиися имени Святаго Твоего» [ср. Радуйся, яко бесы имени Твоего Святаго боятся и трепещут]. Да будет ми леть [позволено] Госпожу мою именовати оружием сим, им же Давид победи Галиафа, си есть пращею. Яко же бо от пращи излетевый камень уби иноплеменника — тако от Нея Христос изшеды, иже есть камень краеуголны, убил, на него же паде. Всяк бо, иже паде на камени сем, сакрушится, а иже паде на него — стрыет [сокрушит] и пращу. Егда Давид прият в руце [пращу], избра себе к ней пять каменей добрых от потока. В имени Богородичном личу [вижу] пять литер: МАРИЯ — пять то суть камени, убивающих адцкаго филистина: магнит, адамант, рубин, иакинф, амефист, — кождо же их свойством своим некую добродетель Мариину изобразуют. Магнит, влекущи к себе железо, образует смирение Мариино, еже привлече Бога на землю — в словесех бо Ея смиренных сих: «Се раба Господня, буди мне ныне по глаголу Твоему» [ср. Лк. 1:38]. Сниде Бог с небеси и воплотися от Нея. Адамант тверды являет мужество Мариино. Рубин червлены — целомудрие. Иакинф небеснаго видения показует богомысленное Ея. Амефист огневидный — любовь парящую. Сими пятма мысленными каменьми аще и вси Галиады пекелныи, изрядно же пять болших побеждаются. Магнитом смирения убивается бес гордости; адамантом мужества уязвляется бес страхования, наносящий и ослабляющий к подвигу; рубином целомудрия — бес бестудия и нечистоты; иакинфом богомысления поражается бес земнаго пристрастия; амефистом любве — бес ненависти. И недивно, яко имени сего Пресвятаго боятся и трепещут бесы. Еще бо в Ветсем Завете пять вещей обретошася, почитающихся от пяти литер имени Мариина, иже силу сего имени прознаменоваше: море Чермное, Аред-источник [Харод?], руно Гедеоново, Иордан-река, Арарат-гора. Море Фараона потопи; при Ариде-источнице мадиам до конца поражен; на руне Гедеон приял знамение победы; при [И]ордане царие аммореисти Иисусом Навином повоеваны; Арарат-гора ковчегу пристанище бысть. Все то прообразоваше Деву Марию, яже и фараона мысленнаго потопи, и мадиамов и амореов адцких порази, и, яко руно росу, Слова прият во утробу, и пристанищем есть небурным всем от потопа страсти, к ней пловущим. Тем же всяк верный именем Ея Пресвятым Марии, яко пращею, пять камени сдержащею, вооружайся и побеждай враги твоя [3, л. 103 об.-105].
Праща с камнем из Букваря Кариона Истомина (XVII в.)
Драгоценным камням традиционно приписывались чудесные свойства. Алмазы, рубины, изумруды уже в ранних русских текстах стали метафорами исключительности, благочестия, внутренней красоты. «Честный» — определение, постоянно входящее в средневековые описания минералов, со значением 'благородный', 'особый'. Если автор не ставил перед собой задачу рассказать историю о конкретном самоцвете, то он ограничивался упоминанием названия камня и, например, цвета — одного из очевидных различительных признаков невиданных драгоценных камней. Московские стихотворцы первой половины XVII века вставляли сравнения с камнем в свои тексты в качестве литературного украшения:
Хрустолиф камык злат видением,
Человек же драг мудроумным своим разумением [4, с. 154].
Но поскольку драгоценный камень — лишь художественный образ, цвета путались. Важно было указание на исключительность, а реальные внешние признаки не имели большого значения.
Анфакс камык зелен видением,
государьская твоя царская душа красна богу молением [4, с. 202].
Так сказано о традиционно красном камне анфраксе (соотносимом многими исследователями с рубином). Ошибочное название цвета взято автором из азбуковника: «Анфракс — камень честен вельми, зелен образом»; в свою очередь азбуковник наследует небрежный перевод библейского текста, при передаче которого был пропущен союз «и»: «Ибо тамо, сказано, есть анфракс и камень зеленый» (Быт. 2, 12) [5].
«Агатес есть камень черн и светел» — сообщают лечебники и энциклопедические сборники XVII-XVIII вв., и редкий автор поясняет, что под чёрным имеется в виду темноватый, поэтому он и может быть прозрачным. Большинство средневековых книжников используют название цвета как условный постоянный эпитет конкретного камня, удобный для различения и не слишком соотносимый с действительностью. Достаточно того, что признак подтверждается авторитетом старинных книг.
Не только цвет мог становиться определяющим признаком камня. Справщик Савватий, используя название иакинфа (иногда его переводят гиацинтом) в качестве красивого сравнения пишет: «Яко же он аер прообразует, // Тако и сия книжица о житии нашем яве сказует» [4, с. 283]. Информация о том, что гиацинт связан со стихией воздуха, взята Савватием из сборника с описанием устройства и символики катапетазмы:
...яже бе паволока вавилонская устроена и окинфом, и виссом, и коком, и порфиром — чюдно видением, премудростию же устроено. Прообразоваше бо кок огнь, а висс землю, иоакинф аер, а порфир море. Сии бо подобии образом тем стихиам [6, л. 177].
Если тексты позволяют делать разнообразные пояснения о замечательных камнях, то как художнику показать исключительность, «честность» камня на гравюре, где нельзя использовать цвет? В отрыве от контекста граверы стремятся изобразить нечто маленькое, огранённое или обрамлённое по примеру ювелирных украшений.
Хрустолиф камык злат видением,
Человек же драг мудроумным своим разумением [4, с. 154].
Но поскольку драгоценный камень — лишь художественный образ, цвета путались. Важно было указание на исключительность, а реальные внешние признаки не имели большого значения.
Анфакс камык зелен видением,
государьская твоя царская душа красна богу молением [4, с. 202].
Так сказано о традиционно красном камне анфраксе (соотносимом многими исследователями с рубином). Ошибочное название цвета взято автором из азбуковника: «Анфракс — камень честен вельми, зелен образом»; в свою очередь азбуковник наследует небрежный перевод библейского текста, при передаче которого был пропущен союз «и»: «Ибо тамо, сказано, есть анфракс и камень зеленый» (Быт. 2, 12) [5].
«Агатес есть камень черн и светел» — сообщают лечебники и энциклопедические сборники XVII-XVIII вв., и редкий автор поясняет, что под чёрным имеется в виду темноватый, поэтому он и может быть прозрачным. Большинство средневековых книжников используют название цвета как условный постоянный эпитет конкретного камня, удобный для различения и не слишком соотносимый с действительностью. Достаточно того, что признак подтверждается авторитетом старинных книг.
Не только цвет мог становиться определяющим признаком камня. Справщик Савватий, используя название иакинфа (иногда его переводят гиацинтом) в качестве красивого сравнения пишет: «Яко же он аер прообразует, // Тако и сия книжица о житии нашем яве сказует» [4, с. 283]. Информация о том, что гиацинт связан со стихией воздуха, взята Савватием из сборника с описанием устройства и символики катапетазмы:
...яже бе паволока вавилонская устроена и окинфом, и виссом, и коком, и порфиром — чюдно видением, премудростию же устроено. Прообразоваше бо кок огнь, а висс землю, иоакинф аер, а порфир море. Сии бо подобии образом тем стихиам [6, л. 177].
Если тексты позволяют делать разнообразные пояснения о замечательных камнях, то как художнику показать исключительность, «честность» камня на гравюре, где нельзя использовать цвет? В отрыве от контекста граверы стремятся изобразить нечто маленькое, огранённое или обрамлённое по примеру ювелирных украшений.
Оклад напрестольного Евангелия с драгоценными камнями и иллюстрации из Букваря Кариона Истомина: анфракс, яхонт (XVII в.)
«Простые» камни — куски скалы — на подобных изображениях тоже могут приобретать черты драгоценных. Если обыкновенный с виду камень оказывался в центре важного сюжета, его могли изображать с особыми признаками, выделяя и формой, и, по возможности, цветом. Даже глыбы имели вид цветных кабошонов в правильной многоугольной оправе, несмотря на внушительный размер. Такие камни изображены на иконе с Иоанном Богословом и его учеником Прохором на острове Патмос.
Сакральные камни, посещаемые паломниками, изображались с чертами драгоценных на иллюстрациях к хожениям. Их яркий цвет мог быть обусловлен ещё и чудом: выделением капель крови мучимого на нём праведника, святого Стефана или даже Христа
Камни-святыни. Миниатюры из «Хождения Трифона Коробейникова» (XVII в.)
Символический камень из книги «Слово о рассечении» — это большая идеально круглая глыба красноватого цвета среди травы (чтобы изобразить её, художник обвёл по кругу некий предмет). Вросший в землю каменный шар символизирует человеческую чёрствость, «каменносердечие». Дело в том, что эта метафора в позднем русском Средневековье постоянно возникала в связи с алмазом — одним из «честнейших», ценнейших драгоценных камней, погубить который может только кровь козла. В русской эмблематической культуре каменные шары под ногами Фортун и Венер станут символом переменчивости, ненадежности, а «угловатые» — основанием Веры.
Камень из «Слова о рассечении человеческого естества» и эмблема с алмазом, «Символы и Эмблемата» (XVIII в.)
Уже к XVIII веку, когда книжные сведения в большей степени стали соотносить с жизненной практикой, авторы всерьёз озадачились подробным описанием цвета камней. Иногда стремление к точности приводило к появлению несколько путанных текстов:
Бирюза есть камень или ферюза: синостенен, смешен некоторою белостью, аки с синостью смешено, а цветом походит на зеленость, а синость бы одолела белость [7, л. 127 об.].
Составители сборников о природе конца XVII-XVIII вв. начинают систематически сопоставлять информацию, полученную из разных источников: они не просто переписывают древнерусский текст, но добавляют то, что сами видели на картинке; соотносят одноимённые предметы.
Так, в Древней Руси были известны разные легенды о драгоценном камне аспиде и опасном змее аспиде. В алфавитном сборнике конца XVII в. века эти диковинки описываются одна за другой. И гибель змея, сидящего на камне, словно объясняет происхождение кровавых прожилок из последующей главы:
Аспид глухий — составом до колена во всем подобен красной девице, а с колен обе ноги свилис[ь], а на коленце змиева глава, а назади на спине крыле велики, остры, яко железо, и камень пресекает наполы [пополам]. А жилище имеет на мори и на горах высоких, опричь горы и камени не спит нигде. Летает по виноградом, тем питается и, напитався, прилетев, спит на камени в пустом месте. Ловцы ж[е], егда ощутят его, яко отлетел есть напитатис[я] по виноградом, приходят и копают себе в земли яму велику. И повелят себя сверху землею же засыпат[ь] накрепко, и сравняют землею, и возмут с собою четыре трубы, и зделают на всех четырех странах по окну. И как аспид насытится, прилетит из винограда и ляже на камени почивати, и ловцы в то время затрубят из одного окна в трубу — и он на трубный глас бросится к окну. И оне вострубят на другой строне — и оттуды бросится. И тако творят, дондеже его утомят. И как он утомится, и он взыдет на тот же камень, и оне учнут трубети изо всех четырех труб — и он, не терпя трубного гласа, хоботом своим провертит уши свои наскрось и свиется в кол[ь]цо, и от того треснет и своею кровию камень весь обол[ь]ет, яко и внутреньняя вся камень обагрит своею кровию.
Аспид-камень — различными десятию цветы бывает, а из них лучше всех и силнее светло-зеленой, и что[бы] в нем струи черленыя проходили сквоз[ь]. Тот камен[ь] трясавичное биение отгонит и женам в рождении помагает, и от соблазньства и на воде от потопления избавляет, и от сети нощные, и веселие наводит [7, л. 125 об. - 127].
Цвет безусловно является важным маркером средневековой образности, но он переменчив, как рыба-марина (она же марона, мирена), ставшая в «Слове о рассечении» олицетворением еретика, человека, недостаточно стойкого в своих убеждениях: «Есть рыба марина, и сия такова есть, всегда превращается образом, якоже се: егда приидет к каменю белому — бела, ко красному — красна, к синему — синя» [1, л. 189 об.].
Бирюза есть камень или ферюза: синостенен, смешен некоторою белостью, аки с синостью смешено, а цветом походит на зеленость, а синость бы одолела белость [7, л. 127 об.].
Составители сборников о природе конца XVII-XVIII вв. начинают систематически сопоставлять информацию, полученную из разных источников: они не просто переписывают древнерусский текст, но добавляют то, что сами видели на картинке; соотносят одноимённые предметы.
Так, в Древней Руси были известны разные легенды о драгоценном камне аспиде и опасном змее аспиде. В алфавитном сборнике конца XVII в. века эти диковинки описываются одна за другой. И гибель змея, сидящего на камне, словно объясняет происхождение кровавых прожилок из последующей главы:
Аспид глухий — составом до колена во всем подобен красной девице, а с колен обе ноги свилис[ь], а на коленце змиева глава, а назади на спине крыле велики, остры, яко железо, и камень пресекает наполы [пополам]. А жилище имеет на мори и на горах высоких, опричь горы и камени не спит нигде. Летает по виноградом, тем питается и, напитався, прилетев, спит на камени в пустом месте. Ловцы ж[е], егда ощутят его, яко отлетел есть напитатис[я] по виноградом, приходят и копают себе в земли яму велику. И повелят себя сверху землею же засыпат[ь] накрепко, и сравняют землею, и возмут с собою четыре трубы, и зделают на всех четырех странах по окну. И как аспид насытится, прилетит из винограда и ляже на камени почивати, и ловцы в то время затрубят из одного окна в трубу — и он на трубный глас бросится к окну. И оне вострубят на другой строне — и оттуды бросится. И тако творят, дондеже его утомят. И как он утомится, и он взыдет на тот же камень, и оне учнут трубети изо всех четырех труб — и он, не терпя трубного гласа, хоботом своим провертит уши свои наскрось и свиется в кол[ь]цо, и от того треснет и своею кровию камень весь обол[ь]ет, яко и внутреньняя вся камень обагрит своею кровию.
Аспид-камень — различными десятию цветы бывает, а из них лучше всех и силнее светло-зеленой, и что[бы] в нем струи черленыя проходили сквоз[ь]. Тот камен[ь] трясавичное биение отгонит и женам в рождении помагает, и от соблазньства и на воде от потопления избавляет, и от сети нощные, и веселие наводит [7, л. 125 об. - 127].
Цвет безусловно является важным маркером средневековой образности, но он переменчив, как рыба-марина (она же марона, мирена), ставшая в «Слове о рассечении» олицетворением еретика, человека, недостаточно стойкого в своих убеждениях: «Есть рыба марина, и сия такова есть, всегда превращается образом, якоже се: егда приидет к каменю белому — бела, ко красному — красна, к синему — синя» [1, л. 189 об.].
Старообрядческий лубок с вопросами и ответами (XIX в.)
Список литературы:
1. Слово о разсечении человеческаго естества, како сечет в различныя вещи, яко же явит нам Василий Великий. РГБ. Ф. 299. №53. Л. 182 об. – 191.
2. Коменский Я. А. Избранные педагогические сочинения. Т. III. Мир чувственных вещей в картинках или изображение и наименование всех главнейших предметов в мире и действий в жизни. М., 1941.
3. Сборник XVIII в. РГБ. Ф. 7. №53.
4. Виршевая поэзия (первая половина XVII века). М., 1989.
5. Макеева И. И. Названия драгоценных камней в трактате Епифания Кипрского // Источники по истории русского языка XI-XVII вв. М., 1991. С. 141-150. См. также: Кузнецова О. А. Истории о русской средневековой поэзии. М., 2019. С. 89-90.
6. Азбуковник. РГБ. Ф. 299. №1.
7. Сборник XVIII в. РГБ. Ф. 29. №57.
1. Слово о разсечении человеческаго естества, како сечет в различныя вещи, яко же явит нам Василий Великий. РГБ. Ф. 299. №53. Л. 182 об. – 191.
2. Коменский Я. А. Избранные педагогические сочинения. Т. III. Мир чувственных вещей в картинках или изображение и наименование всех главнейших предметов в мире и действий в жизни. М., 1941.
3. Сборник XVIII в. РГБ. Ф. 7. №53.
4. Виршевая поэзия (первая половина XVII века). М., 1989.
5. Макеева И. И. Названия драгоценных камней в трактате Епифания Кипрского // Источники по истории русского языка XI-XVII вв. М., 1991. С. 141-150. См. также: Кузнецова О. А. Истории о русской средневековой поэзии. М., 2019. С. 89-90.
6. Азбуковник. РГБ. Ф. 299. №1.
7. Сборник XVIII в. РГБ. Ф. 29. №57.