КОЛО МИРА СЕГО: ИЗОБРАЖЕНИЯ КОЛЕСА ФОРТУНЫ В ДРЕВНЕРУССКОМ ИСКУССТВЕ
Буцких Н.В.
основатель Центра ЗЕЛО
основатель Центра ЗЕЛО
Колесо Фортуны – образ изменчивой удачи и быстротечности земной жизни, – сюжет, широко распространенный в средневековом искусстве. На западноевропейских миниатюрах мы видим устойчивую композиционную схему: на вершине вращающегося колеса восседает царь со скипетром, с противоположной от него стороны упустивший удачу – колесо проезжает прямо по нему, по сторонам от царя две фигуры – поднимающаяся и спускающаяся по колесу, обозначающие движение к счастью и его потерю. Иногда фигуры людей на колесе могут быть разного возраста: восходит к вершине юноша, восседает на колесе муж, спускается старец – колесо может обозначать не только сиюминутную удачу, но и быть образом всей человеческой жизни.
Начиная с XVII столетия этот сюжет встречается и в древнерусских источниках, обрастая дополнительными подробностями, которые показывают, насколько образ колеса Фортуны встроился в традиционное представление о мимолетности и неустойчивости мира.
Один из вариантов композиции колеса Фортуны помещен в рукописи «Круга миротворного» середины XVII столетия (РГБ, Ф. 173.I №103, л. 129 об.). Монохромная миниатюра, скопированная с неизвестной западноевропейской гравюры, изображает на престоле царя в образе средовека, по ступеням к престолу восходит юноша царь, с противоположной стороны спускается седовласый старец в короне. Киноварные подписи над ними гласят: «Будущаго чаем», «Наставшему дивимся», «Минувшъшее хвалим». Престол царя утвержден на колесе Фортуны, которое и является причиной изменения положения трех царей. Колесо здесь образ изменения человеческой жизни: юноша ожидает будущего, мужчина удивляется настоящему, а старец хвалит прошедшее. Над рисунком помещен пространный пояснительный текст:
«Описует о наставшем и будущем и минувшем цари философъское любонравное учение жития человеческаго. Не вся глаголем, кая ведаем, ниже вся творим, елико хощем, ниже всему веруем, елико слышим, понеже убо в житии сем ничтоже стоятельно и ничтоже утверьженно, но прелагателна имея. Горняя убо несутся долу, долняя же несутся горе, того ради и нам подобает ни во благополучных веселитися, ниже в неудобных низъпадати, но во обоих быти крепким, но ко единому добру тшитися, ни оболгателей слушати, о злых пещися, ни веровати в них, милости внимати, слуха суетнаго на друга своего не приимати, ни порадоватися падению друга своего. Елико бо какова другу сотворим, такова и сами постражем, о сем убо истинно свидетельствует писание се, яко права суть».
На нижнем поле более краткое пояснение символики изображения:
«Царь сей написан для познания в видении всем зрящим нань человеком, а востание и обхождение коловрату сииречь жития сего человеком».
Это изображение помещено непосредственно перед притчами о временах года, которые имеют сходную тематику: весна предстает в образе юноши, лето – царь в пурпурном одеянии, осень имеет образ старца, а зима – это человек, лишенный царского облачения.
В Календарном сборнике сходного содержания (РГБ, Ф.310 №446, л. 5) раздел с притчами о временах года также открывается колесом Фортуны. На изображении два круга, на внутреннем круге утвержден престол, на котором восседает юноша-царь. По сторонам три традиционные надписи («Будущаго чаем, наставшему дивимся, минущаго хвалим»), однако восходящая и нисходящая фигуры отсутствуют. Однако отверстие в центре круга и вырезанное пространство между внешним и внутренним кругом могут говорить о том, что на изображении были вращающиеся элементы. Вращающиеся круги, служившие для расчета празднования Пасхи и других дат, были широко распространены в древнерусских рукописях календарной тематики, возможно, изначально на рассматриваемом изображении изначально были движущиеся фигуры, демонстрирующие принцип переменчивости удачи, которые не сохранились.
К изображению колеса добавлен еще один сюжет. Внешний круг начинается со сцены пира – юноша и девушка сидят за столом с яствами и держат в руках кубки, – а оканчивается раскрытой красной пастью ада, за которым темный проем, где в кромешной тьме те же фигуры юноши и девушки, но уже обнаженные и плачущие о своей судьбе. Надписи к сюжетам указывают на быстротечность земной жизни: «Сий день пиро<вой избра>», «Вечор веселие», «Заутра плачь». Сцены пира и последующего падения человека в преисподнюю – традиционный мотив, часто помещаемый в Синодики.
Начиная с XVII столетия этот сюжет встречается и в древнерусских источниках, обрастая дополнительными подробностями, которые показывают, насколько образ колеса Фортуны встроился в традиционное представление о мимолетности и неустойчивости мира.
Один из вариантов композиции колеса Фортуны помещен в рукописи «Круга миротворного» середины XVII столетия (РГБ, Ф. 173.I №103, л. 129 об.). Монохромная миниатюра, скопированная с неизвестной западноевропейской гравюры, изображает на престоле царя в образе средовека, по ступеням к престолу восходит юноша царь, с противоположной стороны спускается седовласый старец в короне. Киноварные подписи над ними гласят: «Будущаго чаем», «Наставшему дивимся», «Минувшъшее хвалим». Престол царя утвержден на колесе Фортуны, которое и является причиной изменения положения трех царей. Колесо здесь образ изменения человеческой жизни: юноша ожидает будущего, мужчина удивляется настоящему, а старец хвалит прошедшее. Над рисунком помещен пространный пояснительный текст:
«Описует о наставшем и будущем и минувшем цари философъское любонравное учение жития человеческаго. Не вся глаголем, кая ведаем, ниже вся творим, елико хощем, ниже всему веруем, елико слышим, понеже убо в житии сем ничтоже стоятельно и ничтоже утверьженно, но прелагателна имея. Горняя убо несутся долу, долняя же несутся горе, того ради и нам подобает ни во благополучных веселитися, ниже в неудобных низъпадати, но во обоих быти крепким, но ко единому добру тшитися, ни оболгателей слушати, о злых пещися, ни веровати в них, милости внимати, слуха суетнаго на друга своего не приимати, ни порадоватися падению друга своего. Елико бо какова другу сотворим, такова и сами постражем, о сем убо истинно свидетельствует писание се, яко права суть».
На нижнем поле более краткое пояснение символики изображения:
«Царь сей написан для познания в видении всем зрящим нань человеком, а востание и обхождение коловрату сииречь жития сего человеком».
Это изображение помещено непосредственно перед притчами о временах года, которые имеют сходную тематику: весна предстает в образе юноши, лето – царь в пурпурном одеянии, осень имеет образ старца, а зима – это человек, лишенный царского облачения.
В Календарном сборнике сходного содержания (РГБ, Ф.310 №446, л. 5) раздел с притчами о временах года также открывается колесом Фортуны. На изображении два круга, на внутреннем круге утвержден престол, на котором восседает юноша-царь. По сторонам три традиционные надписи («Будущаго чаем, наставшему дивимся, минущаго хвалим»), однако восходящая и нисходящая фигуры отсутствуют. Однако отверстие в центре круга и вырезанное пространство между внешним и внутренним кругом могут говорить о том, что на изображении были вращающиеся элементы. Вращающиеся круги, служившие для расчета празднования Пасхи и других дат, были широко распространены в древнерусских рукописях календарной тематики, возможно, изначально на рассматриваемом изображении изначально были движущиеся фигуры, демонстрирующие принцип переменчивости удачи, которые не сохранились.
К изображению колеса добавлен еще один сюжет. Внешний круг начинается со сцены пира – юноша и девушка сидят за столом с яствами и держат в руках кубки, – а оканчивается раскрытой красной пастью ада, за которым темный проем, где в кромешной тьме те же фигуры юноши и девушки, но уже обнаженные и плачущие о своей судьбе. Надписи к сюжетам указывают на быстротечность земной жизни: «Сий день пиро<вой избра>», «Вечор веселие», «Заутра плачь». Сцены пира и последующего падения человека в преисподнюю – традиционный мотив, часто помещаемый в Синодики.
Мотив быстротечности жизни, столь распространенный в древнерусской литературе, способствовал включению изображения в произведения, посвященные размышлениям о смерти и посмертном воздаянии человеку за его прегрешения. В Сборнике XVIII века (РНБ, F.I.701) помещено сказание, озаглавленное «О пременении века сего». Текст рассказа указывает на то, что все земные радости крайне ненадежны:
«Днесь раждается, утре умерщвляется, днесь возвышается, заутра уничижается, днесь похваляется, а заутра низлагается, днесь величается, а заутра во гроб вселяется, днесь гордится, а заутра во гробе смердит. Век сей не имать в себе ни единого покоя и тишины, самая бо злоба и страсти человеческия никогдаже мира и покоя души могут дати, но всегдашний приносит мятеж и смущение, едино зло прейде, а другое найде, едино исчезе, а другое явися, якоже во обуревании морском и в воздушном пременении, и не точию сице, но и инеми внешними и внутренними томлении и различными страстми всегда мучится и радуется душа».
Ниже помещено изображение колеса, на котором восседают четыре фигуры, имеющие соответствующие надписи: «Минувшаго хвалим», «Наставшему поздравляем», «Рожденному дивимся», «Будущаго чаем». В отличие от всех прочих вариантов колеса Фортуны, фигуры не карабкаются по кругу, но спокойно восседают на нем, скорее напоминая антиподов с миниатюр лицевых списков Христианской топографии. Под колесом изображен покойник в гробу, по сторонам от которого оплакивающие его фигуры – еще один распространенный мотив древнерусских памятников, посвященных неотвратимости смерти.
«Днесь раждается, утре умерщвляется, днесь возвышается, заутра уничижается, днесь похваляется, а заутра низлагается, днесь величается, а заутра во гроб вселяется, днесь гордится, а заутра во гробе смердит. Век сей не имать в себе ни единого покоя и тишины, самая бо злоба и страсти человеческия никогдаже мира и покоя души могут дати, но всегдашний приносит мятеж и смущение, едино зло прейде, а другое найде, едино исчезе, а другое явися, якоже во обуревании морском и в воздушном пременении, и не точию сице, но и инеми внешними и внутренними томлении и различными страстми всегда мучится и радуется душа».
Ниже помещено изображение колеса, на котором восседают четыре фигуры, имеющие соответствующие надписи: «Минувшаго хвалим», «Наставшему поздравляем», «Рожденному дивимся», «Будущаго чаем». В отличие от всех прочих вариантов колеса Фортуны, фигуры не карабкаются по кругу, но спокойно восседают на нем, скорее напоминая антиподов с миниатюр лицевых списков Христианской топографии. Под колесом изображен покойник в гробу, по сторонам от которого оплакивающие его фигуры – еще один распространенный мотив древнерусских памятников, посвященных неотвратимости смерти.
Связь переменчивости судьбы и изменения человеческого возраста позволило поместить изображение колеса Фортуны в композицию «Лестницы жизни», сюжет, возникший в западноевропейской гравюре XVI столетия. На ступенях лестницы стоят люди разных возрастов, начиная с младенчества до глубокой старости, ступени восходят вверх до зрелости человека, а затем начинают спускаться вниз, по направлению к смерти. В свободное место под лестницей могли помещаться различные аллегории, среди которых и колесо фортуны. Русские изображения XVIII века, где соединены эти два сюжета, нам встречаются на изразце Новоиерусалимского монастыря, а также на крышке сундука из собрания ГИМ. В проеме под лестницей мы видим колесо (оно названо «Коло мира сего»), на котором восседает царь, по сторонам две фигуры – юноши, поднимающегося по колесу, и старца, который впадает в пасть ада. По сторонам в медальонах изображения верблюда и льва. Это олицетворения старости и смерти, известные древнерусскому читателю из «Притчи о богатых от болгарских книг». Человек убегает от льва и верблюда и впадает в колодец, который символизирует неустойчивую жизнь на этом свете.
Объединение мотивов возраста человека и колеса Фортуны нам встречается и в рукописных памятниках. Сказание «О возрасте человечестем» описывает каждую седмицу (семилетний цикл) жизни, раскрывая характер человека и сравнивает его с каким либо животным (мотив этот встречается на западноевропейских гравюрах «Лестницы жизни»). Четвертая седмица человеческого возраста – 28 лет, – описывается в сочинении так:
«Егда бывает человек четырех седмиц возраста от рождения своего, сиречь 28 лет, добра деяния бывают, и егда трудом воинским в богатство вниде и постиже сан. Златолюбив, величав, и горд, и высокомыслив, и всякая неистовыя буести исполнен бывает, нравом подобен бывает лву».
Лицевые списки «Сказания» включались в качестве дополнения к Христианской топографии. На почти тождественных иллюстрациях рукописей из собраний ТГУ, БАН (П.I.А №68, л. 365) и РНБ (F.IV.555, л. 386) мы видим колесо, утвержденное на шесте, на котором три фигуры: восходящая, сидящая на престоле и срывающаяся с колеса в пасть ада, это вновь три возраста человеческой жизни – юноша, средовек и старец. В раскрытой пасти ада еще человек, уже сорвавшийся с колеса, он погрузился в преисподнюю, и мы видим лишь его торчащие из пасти ноги. Рядом с сидящей на колесе фигурой изображен лев, как указание на четвертую седмицу, в рукописи БАН рядом с ним подпись: «Достиже славы». Вся композиция носит название «Четвертая седмица. Коло четверовременное мира сего, ового возводит, ового низводит». Традиционные подписи расширены сентенциями: «Небудущаго чаем, иже до времени своего, и хощем приняти славу мира сего. Крепость и доброта изминуется, а старость приближается», «Наставшему дивимся, все минует, правда же пребывает во веки, любяй же неправду, ненавидит свою душу», «Минувшее хвалим, яко ли быхом во чести и не разумехом».
«Егда бывает человек четырех седмиц возраста от рождения своего, сиречь 28 лет, добра деяния бывают, и егда трудом воинским в богатство вниде и постиже сан. Златолюбив, величав, и горд, и высокомыслив, и всякая неистовыя буести исполнен бывает, нравом подобен бывает лву».
Лицевые списки «Сказания» включались в качестве дополнения к Христианской топографии. На почти тождественных иллюстрациях рукописей из собраний ТГУ, БАН (П.I.А №68, л. 365) и РНБ (F.IV.555, л. 386) мы видим колесо, утвержденное на шесте, на котором три фигуры: восходящая, сидящая на престоле и срывающаяся с колеса в пасть ада, это вновь три возраста человеческой жизни – юноша, средовек и старец. В раскрытой пасти ада еще человек, уже сорвавшийся с колеса, он погрузился в преисподнюю, и мы видим лишь его торчащие из пасти ноги. Рядом с сидящей на колесе фигурой изображен лев, как указание на четвертую седмицу, в рукописи БАН рядом с ним подпись: «Достиже славы». Вся композиция носит название «Четвертая седмица. Коло четверовременное мира сего, ового возводит, ового низводит». Традиционные подписи расширены сентенциями: «Небудущаго чаем, иже до времени своего, и хощем приняти славу мира сего. Крепость и доброта изминуется, а старость приближается», «Наставшему дивимся, все минует, правда же пребывает во веки, любяй же неправду, ненавидит свою душу», «Минувшее хвалим, яко ли быхом во чести и не разумехом».
Изображения в Христианских топографиях включают еще один сюжет. Вверху в облачном сегменте неба восседает Христос, ниже душа в образе царицы, взирающая на колесо, позади души демон с крюком. К изображению имеется и небольшой текст с пояснением:
«Притча о грешной души. Господь влечаше ея, яко отець призва блуднаго сына на покаяние, а она, зряще на колесницу, и руце воздеющи на прелесть мира сего и <пре>лшашеся умом и уклонилася от Господа Бога своего».
Образ души мог возникнуть под влиянием западноевропейских изображений, где рядом с колесом нередко изображалась и сама Фортуна. Оказал влияние на композицию и распространенный в древнерусской миниатюре XVII века сюжет «Души чистой». Девушка предстоит перед престолом Творца, из уст ее исходит молитва к престолу Господа, постом она связала льва, который есть и на миниатюре «Колесницы».
«Притча о грешной души. Господь влечаше ея, яко отець призва блуднаго сына на покаяние, а она, зряще на колесницу, и руце воздеющи на прелесть мира сего и <пре>лшашеся умом и уклонилася от Господа Бога своего».
Образ души мог возникнуть под влиянием западноевропейских изображений, где рядом с колесом нередко изображалась и сама Фортуна. Оказал влияние на композицию и распространенный в древнерусской миниатюре XVII века сюжет «Души чистой». Девушка предстоит перед престолом Творца, из уст ее исходит молитва к престолу Господа, постом она связала льва, который есть и на миниатюре «Колесницы».
Такое усложнение композиции не всегда верно воспринималось художниками. В лицевом Сборнике кон. XVII – нач. XVIII вв. (РНБ, НСРК. Q.580, л. 141 об.) к сказанию «О возрасте человечестем» помещена следующая миниатюра: в круглой мандорле Христос, восседающий на радуге, по сторонам от него два светильника (образ этот заимствован из Апокалипсиса), по одну сторону от него лев, образ которого указывает на четвертую седмицу, по другую сторону душа на постаменте. Все подписи указывают на уже рассмотренную композицию. Текст рядом с Христом является вариантом притчи о грешной душе: «Притча человеческая разума, Господь душю человечю величаше (вм. влечаше) на ужищи, а она зрит на колесницу мира сего». Есть и традиционные подписи к «колеснице» (минувшего хвалим, будущаго чаем, наставшему дивимся), но непосредственно само колесо Фортуны художник не изобразил. В лицевом Синодике XVII в. (БАН, П.I.А. 62, л. 117) изображение души включено в саму композицию колеса, она становится четвертым участником вращения и получает соответствующий свиток.
Большинство изображений колеса Фортуны включает трех персонажей, изображающих прошлое, настоящее и будущее, однако встречаются и четыре фигуры, одна – центральная восседает на престоле, три других карабкаются по колесу. Миниатюры такого типа включаются в Синодики (РГБ, Ф.310 №159, л. 34). Фигура под колесом, обычно отсутствующая в древнерусских памятниках, получила дополнительное описание: «Сего бо человека несть ни славы, ни величества, ни гордости». В рукописи есть пояснение сюжета, которое возвращает нас к изначальной сути образа, вне его связи с возрастом и временем человеческой жизни:
«Колесница образует света сего. Толоквание. Иже на колеснице седяй, иже ныне начальством владеющий. Вниз же главою, иже чести и санов низпадают. Вверх же главою, иже кто по них владети будут. Внизу же лежай, иже в нищете пребывающии, вся бо света сего пременна есть».
Миниатюра Синодика осложнена еще одним образом, известным древнерусскому читателю. Столп, на котором держится колесо подгрызают два страшных зверя, у которых помещены подписи: «В нощи зверь черн грызущь столп», «Во дни зверь бел грызущ» столп». Белый и черный звери, грызущие столп заимствованы из «Притчи о временнем сем веце». Притча описывает быстротечность человеческого жития и уподобляет ее человеку, убегающему от единорога. Человек падает в ров и цепляется за дерево, которое подгрызают черная и белая мыши. В древнерусской традиции известны десятки лицевых изображений притчи, которая включалась в Псалтири, Синодики и многочисленные литературные сборники.
Тот же столп, как метафора человеческой жизни, нам встречается в старообрядческом Сборнике XVIII в. (РГБ, Ф.37 №14, л. 61). Текст к изображению, призывая человека задуматься о быстротечности жизни, гласит: «О человече, день твоего рождения, день твоего возраста, день твоея старости, и по сих конец жития твоего». На миниатюре изображены три фигуры: обнаженный младенец на небольшом столпе, муж в красно-синем одеянии (как на изображении колеса в Христианских топографиях и на крышке сундука) и старец, сидящий в печали на земле. За фигурами два изображения деревьев: зеленого, покрытого плодами, и сухого, лишенного листвы. Этот сюжет может быть сжатым вариантом «Лестницы жизни», но скорее это еще одно «Коло мира сего», на которое художник по какой-то причине не поместил изображение колеса Фортуны.
«Колесница образует света сего. Толоквание. Иже на колеснице седяй, иже ныне начальством владеющий. Вниз же главою, иже чести и санов низпадают. Вверх же главою, иже кто по них владети будут. Внизу же лежай, иже в нищете пребывающии, вся бо света сего пременна есть».
Миниатюра Синодика осложнена еще одним образом, известным древнерусскому читателю. Столп, на котором держится колесо подгрызают два страшных зверя, у которых помещены подписи: «В нощи зверь черн грызущь столп», «Во дни зверь бел грызущ» столп». Белый и черный звери, грызущие столп заимствованы из «Притчи о временнем сем веце». Притча описывает быстротечность человеческого жития и уподобляет ее человеку, убегающему от единорога. Человек падает в ров и цепляется за дерево, которое подгрызают черная и белая мыши. В древнерусской традиции известны десятки лицевых изображений притчи, которая включалась в Псалтири, Синодики и многочисленные литературные сборники.
Тот же столп, как метафора человеческой жизни, нам встречается в старообрядческом Сборнике XVIII в. (РГБ, Ф.37 №14, л. 61). Текст к изображению, призывая человека задуматься о быстротечности жизни, гласит: «О человече, день твоего рождения, день твоего возраста, день твоея старости, и по сих конец жития твоего». На миниатюре изображены три фигуры: обнаженный младенец на небольшом столпе, муж в красно-синем одеянии (как на изображении колеса в Христианских топографиях и на крышке сундука) и старец, сидящий в печали на земле. За фигурами два изображения деревьев: зеленого, покрытого плодами, и сухого, лишенного листвы. Этот сюжет может быть сжатым вариантом «Лестницы жизни», но скорее это еще одно «Коло мира сего», на которое художник по какой-то причине не поместил изображение колеса Фортуны.