ВЕРОЯТНЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ КОЗЕРОГА
В РОССИИ
В РОССИИ
Кузнецова О.А.
к. ф. н., филологический факультет МГУ им. М. В. Ломоносова
к. ф. н., филологический факультет МГУ им. М. В. Ломоносова
Выражаю благодарность звёздному филологу Анне Соловьёвой за консультации.
Созвездие Волопас, фрагмент звёздной карты XVII в.
Купидон В. Бугро, XIX в.
Тайна козоносца. Многие образы античного происхождения осваивались русской культурой в интерпретациях европейского Средневековья и Возрождения через эмблематику. Знаменитая книга «Символы и эмблемата», в основу которой легло множество изображений из разных европейских источников, несколько раз переиздавалась в XVIII в., а использованные в ней эмблемы задействовавались в придворном церемониале, влияли на книжную культуру, становились элементами росписи предметов быта (посуда, сундуки, печные изразцы, деревянная мебель, потолки и мн. др.) [1, с. 221].
Эмблема, помещённая в «Символы и эмблемата» под №164 [2, с. 57], представляет античную богиню охоты, которая ногой наступает на змею, а рукой обхватывает рога крохотного козерога. Небрежность, с которой Артемида держит морское чудище, напоминает позу хозяйки шкодливого кота. «Диана с козерогом» — сказано в названии. Эмблема поясняется как аллегория непорочности и мудрости, которая вполне может попирать змею, аспида и василиска, но что воплощает козерог? Является ли этот комнатный монстр атрибутом или же ничтожным соперником небожительницы?
Эмблема «Diana met een Capricornus» (1705)
Варианты эмблемы сборника «Devises et emblemes curieux anciennes & modernes» (XVII в.)
Чётких комментариев к бестиарной составляющей этой эмблемы иноязычные источники с аналогичным изображением не дают. В одном из прямых предшественников «Символы и эмблемата» — сборнике Даниэля де Ла Фёя «Девизы и эмблемы древние и современные» [3] — соответствующая эмблема характеризуется лаконично: «Диана с луком в руках». Лук, действительно, важная составляющая образа. Кроме возможного зодиакального смысла (стрельца), она закрепляет связь изображения и текста. Девизом эмблемы в разных изданиях (в том числе русских, где сохраняется латинская строчка-афоризм: «Integer vitae scelerisque purus» — «беспорочной жизни и незапятнанный преступлением») становится первый стих оды Горация:
Кто душою чист и незлобен в жизни,
Не нужны тому ни копье злых мавров,
Ни упругий лук, ни колчан с запасом
Стрел ядовитых
(Пер. А. П. Семенова-Тян-Шанского)
Не нужны тому ни копье злых мавров,
Ни упругий лук, ни колчан с запасом
Стрел ядовитых
(Пер. А. П. Семенова-Тян-Шанского)
Девственная чистота — важная категория русского Средневековья, раскрываемая в сюжетах Богородичного цикла. Дева, которой покоряются дикие животные, — общее место средневековой культуры. Новое время продолжает эту тему в ракурсе античных образов. Иногда так осмыслялось созвездие Девы: «В среде Зодиа Дева посажденна, // отвсюду зверми бодро окруженна» [4, л. 36 об.]. Мудрость девы — популярный средневековый мотив, связанный с библейской притчей о десяти девах и имевший глубокие корни в народной культуре. Эмблематическая поза Дианы позволяет считать её победительницей дикого зверя, но символика козерога в XVIII в. неотделима от астрологической интерпретации.
В сборнике 1705 года, где названия (то есть прямые характеристики изображенных на эмблеме фигур) не переводятся с голландского, единственный русский текст к картинке звучит так: «Премудрость превосходит звезды». В переиздании конца XVIII века [5, с. 43] появляется уже три надписи, и их иерархия выстроена по европейским источникам: «Диана с козерогом» (соответствует голландскому названию); «Чист и непорочен» (перекликается с приведённой латинской цитатой из Горация); «Мудрый управляет звездами» (девиз, представленный на всех языках). Итак, именно «звёздное» толкование козерога стало предпочтительным для начала века. Это неудивительно, ведь козерог, изображаемый с рыбьим хвостом, — очень характерный зодиакальный символ, визуально один из самых узнаваемых. Понимание эмблемы могло быть таким: аллегорическая фигура добродетели, принявшая вид девы-небожительницы с луком, попирает зло и господствует над звёздами.
Однако в широком историческом контексте взаимодействие козерога с Артемидой всё-таки вызывает вопросы. По канонам эмблематики, козы и козлы, в том числе морские, появлялись в связи с фигурами Венеры, Юноны, Юпитера (в связи с рогами на шлеме), Сатурна, аллегориями времени года (декабрь и март), сангвинистического темперамента и похоти. В «Иконологии» Чезаре Рипы [6, с. 583] аллегории летнего и зимнего солнцестояний изображены с раком и козерогом в руках.
В сборнике 1705 года, где названия (то есть прямые характеристики изображенных на эмблеме фигур) не переводятся с голландского, единственный русский текст к картинке звучит так: «Премудрость превосходит звезды». В переиздании конца XVIII века [5, с. 43] появляется уже три надписи, и их иерархия выстроена по европейским источникам: «Диана с козерогом» (соответствует голландскому названию); «Чист и непорочен» (перекликается с приведённой латинской цитатой из Горация); «Мудрый управляет звездами» (девиз, представленный на всех языках). Итак, именно «звёздное» толкование козерога стало предпочтительным для начала века. Это неудивительно, ведь козерог, изображаемый с рыбьим хвостом, — очень характерный зодиакальный символ, визуально один из самых узнаваемых. Понимание эмблемы могло быть таким: аллегорическая фигура добродетели, принявшая вид девы-небожительницы с луком, попирает зло и господствует над звёздами.
Однако в широком историческом контексте взаимодействие козерога с Артемидой всё-таки вызывает вопросы. По канонам эмблематики, козы и козлы, в том числе морские, появлялись в связи с фигурами Венеры, Юноны, Юпитера (в связи с рогами на шлеме), Сатурна, аллегориями времени года (декабрь и март), сангвинистического темперамента и похоти. В «Иконологии» Чезаре Рипы [6, с. 583] аллегории летнего и зимнего солнцестояний изображены с раком и козерогом в руках.
Эмблема зимнего солнцестояния. «Iconologia» (XVII в.)
Символическая связь Дианы с Луной может давать астрологическое прочтение: Луна в Козероге, однако такое расположение не имеет устойчивого позитивного смысла и не подтверждается изображением. Карта звёздного неба, на которой отдельно существуют Змееносец и Возничий-пастух с маленькой козой (Капеллой) на плечах, пожалуй, также не объясняет странного противоборства античной богини охоты и укрощённого козерога.
Вероятно, козерог — поздняя интерпретация-переделка постоянного спутника Дианы, лани (косули, оленя). Классический образец с подобной композицией — эллинистическая статуя «Дианы Версальской»: дева изображена в динамичной позе, она делает шаг вперед и поворачивает голову, как и фигура эмблемы. Одной рукой изваяние Артемиды тянется к колчану, хотя сам лук не изображён, а другая рука покоится на голове сопровождающего богиню зверька. Образ «Дианы Версальской» неоднократно копировался, стал знаковым для европейского искусства и, видимо, повлиял на эмблематику.
Вероятно, козерог — поздняя интерпретация-переделка постоянного спутника Дианы, лани (косули, оленя). Классический образец с подобной композицией — эллинистическая статуя «Дианы Версальской»: дева изображена в динамичной позе, она делает шаг вперед и поворачивает голову, как и фигура эмблемы. Одной рукой изваяние Артемиды тянется к колчану, хотя сам лук не изображён, а другая рука покоится на голове сопровождающего богиню зверька. Образ «Дианы Версальской» неоднократно копировался, стал знаковым для европейского искусства и, видимо, повлиял на эмблематику.
Диана Версальская (копия)
Наука или побеждать
Печной изразец «Ярость твою укрощаю» (Москва, XVIII в., Коломенское) в окружении куртуазных эмблем сборника «Символы и эмблемата» (1705): «Любовь вся превосходит», «Сочиняю сего агнцем». Последняя стала также образцом для народной росписи — см. [7, с. 243–4].
От ненависти до любви один шаг, и русская придворная культура Петровского времени делает его, в результате чего одни и те же образы единовременно получают противоположные прочтения. С одной стороны, и в эмблематике, и в народной культуре продолжают возникать сюжеты о торжестве добра над злом: лубочные Самсоны разрывают пасти львам, святые воины поражают драконов, безымянные витязи укрощают грифов, львов, диких коней — такие картинки, хорошо понятные русскому Средневековью, вплоть до XX в. украшают мебель, стены, коробьи, посуду и иные предметы быта. С другой стороны, в Петровскую эпоху актуализируется куртуазная парадигма прочтений, в которой поединок становится частью любовной игры. Многочисленные амуры с луками составляют распространённый светский орнамент, любовные арии о терзаниях и страстях исполняются на сцене, входят в репертуар городского фольклора.
В росписи печных изразцов XVIII в. есть немало примеров осмысления эмблематических сюжетов в двух разных традициях. Два амура оседлали козерогов, однако один из них — воитель, которому сопутствует девиз: «Умру или побежду», а другой изображён во время досуга: «На козе сижу, сам себя учу». Поднятый палец —традиционный эмблематический жест изразцовых фигур.
В росписи печных изразцов XVIII в. есть немало примеров осмысления эмблематических сюжетов в двух разных традициях. Два амура оседлали козерогов, однако один из них — воитель, которому сопутствует девиз: «Умру или побежду», а другой изображён во время досуга: «На козе сижу, сам себя учу». Поднятый палец —традиционный эмблематический жест изразцовых фигур.
Печные изразцы XVIII в. (Владимиро-Суздальский музей-заповедник; РЭМ) и римская мозаика
По-видимому, оригинальная картинка восходит к средневековой европейской эмблеме, в основу которой легло одно из античных изображений амура (как представителя Венеры) верхом на козероге. «Иконологический лексикон» (1763) предписывал изображать Венеру верхом на «морской козе» [8, с. 165]: как и земной козёл, козерог наделяется любовной и эротической символикой. Примечательно, что в той же позе могла изображаться аллегория декабря.
Декабрь верхом на козероге. «Планидник», XVII в. [9, с. 352]
Фреска: Венера (Вилла Фарнезина, XVI в.) в окружении козерогов печных изразцов XVIII в.
Ещё две забавные экзотические «козы», запечатленные крупным планом, получают контрастные оценки. «Зверь дики<й>» уверенно входит в галерею древнерусских изразцов, украшавших наружные стены храмов, где львы, грифоны, единороги и другие хищники изображались как лютые чудища. Парящий на облаке козерог с несуразной подписью: «Немецкая коза на месте лежит» продолжает куртуазное толкование, связанное с шуточной лубочной традицией. Это хорошо видно и в контексте других изразцов этой печи XVIII в.: автор текстов свободно интерпретирует изображаемые фигуры, называя единорога свирепым конём, сообщая о приятном досуге персонажей, который прямо не следует из картинки. Корова у него уподобляется праздной барышне, одинокий заяц ищет братцев, и даже эмблематический лев (популярнейший персонаж этого набора изразцов) чаще ожидает не противника, чтобы испытать свою силу, а товарищей и соплеменников; он не только защищает территорию, но и, подражая «немецкой козе», смирно отдыхает.
Куртуазное толкование «немецкой козы» как будто ближе античным образцам, но гораздо важнее, что обе традиции сосуществуют в русской культуре и продолжают развиваться в Новое время, подсвечивая один и тот же сюжет с разных сторон.
Куртуазное толкование «немецкой козы» как будто ближе античным образцам, но гораздо важнее, что обе традиции сосуществуют в русской культуре и продолжают развиваться в Новое время, подсвечивая один и тот же сюжет с разных сторон.
Козерог благодеяния. На расстоянии трёх эмблем от «Дианы» в сборнике «Символы и эмблемата» есть ещё один козерог. В издании де Ла Фёя «Девизы и эмблемы древние и современные» он — точная копия Дианиного, только представлен крупным планом, в центре композиции. В отличие от европейского аналога (из-за разницы в количестве изображений на странице) эмблемы с этим образом не попадают на один лист в русских изданиях, а потому не сопоставлены столь отчётливо, хотя вне зодиакального круга козерог больше ни в одной эмблеме не представлен.
Эмблема «Een Capricornus» (1705)
Эмблема №160 [2, с. 55] называется «Козерог», но кроме него изображено ещё несколько предметов. Русские девизы разных изданий единогласно раскрывают образ так: добродетель и благие дела одержат победу над всем. О превосходстве добродетели над иными вещами мира свидетельствуют и другие иноязычные подписи. Но неужели как символ благодеяния трактуется сам козерог? Ведь, в соответствии со многими текстами средневековых астрологических справочников, это один из самых неблагоприятных знаков как для течения болезни, так и для ведения хозяйства, торговых операций.
Сборник де Ла Фёя как будто подмывает позитивную интерпретацию, он характеризует козерога, указывая на его двойственность: «Наполовину коза, наполовину рыба» (как, например, и в случае с сиреной: «Schön von oben»). Двойственная природа существ в Средневековье связывалась с похотью, искажением Божественного замысла, порочным смешением. Но эти слова не переходят в русские издания, что снимает негативный подтекст. Зато все они воспроизводят латинский девиз, помогающий установить происхождение эмблемы: «Fidem fati virtue sequemur» (Буду доблестно следовать предначертанному судьбой).
Козерог, который при помощи кормила управляет земным шаром (а в верхней части этой эмблемы бывает изображён и рог изобилия, показатель благополучия) — символ римского императора Августа Октавиана, потомками которого считали себя ещё Рюриковичи («Сказание о князьях Владимирских» и др.). Император связывал счастливое астрологическое влияние на свои политические успехи с этим знаком, а потому он воспроизводился на монетах. Изобилие и власть становятся атрибутами счастливого созвездия, и в XVI веке эту эмблему использует Козимо Медичи [10, с. 88]. Именно в контексте его успехов она приобретает связь с девизом о следовании судьбе.
В процессе адаптации этой эмблемы разными европейскими сборниками предметы, окружающие козерога, несколько видоизменяются. Земной шар уменьшается, едва не сливаясь с ручкой весла. Само кормило хотя и остаётся узнаваемым, но благодаря зубцам и отверстиям начинает напоминать пюпитр, кифару с ножкой или смычковый инструмент с закруглением на грифе. В изданиях де Ла Фёя два зубца кормила можно объяснить орнаментальным фактором: визуальной перекличкой частей эмблемы. Весло становится параллелью раздвоенного хвоста козерога — на том же принципе построена, например, симметрия эмблемы из скрещенных кормила, якоря и обвивающего их дельфина.
Сборник де Ла Фёя как будто подмывает позитивную интерпретацию, он характеризует козерога, указывая на его двойственность: «Наполовину коза, наполовину рыба» (как, например, и в случае с сиреной: «Schön von oben»). Двойственная природа существ в Средневековье связывалась с похотью, искажением Божественного замысла, порочным смешением. Но эти слова не переходят в русские издания, что снимает негативный подтекст. Зато все они воспроизводят латинский девиз, помогающий установить происхождение эмблемы: «Fidem fati virtue sequemur» (Буду доблестно следовать предначертанному судьбой).
Козерог, который при помощи кормила управляет земным шаром (а в верхней части этой эмблемы бывает изображён и рог изобилия, показатель благополучия) — символ римского императора Августа Октавиана, потомками которого считали себя ещё Рюриковичи («Сказание о князьях Владимирских» и др.). Император связывал счастливое астрологическое влияние на свои политические успехи с этим знаком, а потому он воспроизводился на монетах. Изобилие и власть становятся атрибутами счастливого созвездия, и в XVI веке эту эмблему использует Козимо Медичи [10, с. 88]. Именно в контексте его успехов она приобретает связь с девизом о следовании судьбе.
В процессе адаптации этой эмблемы разными европейскими сборниками предметы, окружающие козерога, несколько видоизменяются. Земной шар уменьшается, едва не сливаясь с ручкой весла. Само кормило хотя и остаётся узнаваемым, но благодаря зубцам и отверстиям начинает напоминать пюпитр, кифару с ножкой или смычковый инструмент с закруглением на грифе. В изданиях де Ла Фёя два зубца кормила можно объяснить орнаментальным фактором: визуальной перекличкой частей эмблемы. Весло становится параллелью раздвоенного хвоста козерога — на том же принципе построена, например, симметрия эмблемы из скрещенных кормила, якоря и обвивающего их дельфина.
Римская монета [11] и эмблемы сборника «Devises et emblemes curieux anciennes & modernes» (XVII в.)
Однако кормило «Символов и эмблемат» получает три ровных зубца наподобие короны, а эмблематическая «вилка» (весло — хвост — рог) не выглядит цельной по сравнению с изданиями де Ла Фёя. Это может быть связано с ориентацией автора гравюры непосредственно на эмблему Медичи, где раздвоенность лопасти весла визуально не столь акцентирована, а третьим (средним) концом кормила является чуть выступающая часть веретена.
Эмблема Козимо Медичи с девизом «Fidem fati virtue sequemur» (XVI—XVII вв.) [12, с. 45]
При высоком интересе к кораблестроению и морской символике, трудно предположить, что в Петровскую эпоху эта аллегория счастливого правления не была понятна. Но почему господство принадлежит звёздам? Обе эмблемы, 160 и 164, изначально связаны с астрологией, что очевидно для европейских читателей Нового времени, в жизни которых «фарт», случай, играл ключевую роль, а астрологический прогноз был жизненной необходимостью [13, с. 60]. Успешный властитель по примеру Августа Октавиана и Козимо Медичи следует за своей счастливой звездой; истинная добродетель получает преимущество в схватке с судьбой — но какие аспекты этой интерпретации могли быть усвоены русской культурой, где астрологические знания были обрывочны, а занятия «звездозаконием» грозили обвинениями в колдовстве? [14, с. 90–91].
Козлы, которые злы. Зодиакальные созвездия на Руси действительно долгое время оставались «еллинской премудростью», знанием «риторских астрономов», несмотря на существенно возросший к ним интерес в XVI и особенно XVII веках. Переводное сочинение с изображением и кратким описанием зодиакального круга — «Христианская топография» Козьмы Индикоплова — обсуждалось русскими читателями и несколькими веками раньше, к XVII веку его популярность всё больше возрастала (всего известно более 90 списков). Во множестве миниатюр к «Христианской топографии» Козерог изображался различно, но чаще с двумя ногами и хвостом. Руссские подписи гласили: «козорог», «козий рог», «козел», «козий рожец».
Козлы, которые злы. Зодиакальные созвездия на Руси действительно долгое время оставались «еллинской премудростью», знанием «риторских астрономов», несмотря на существенно возросший к ним интерес в XVI и особенно XVII веках. Переводное сочинение с изображением и кратким описанием зодиакального круга — «Христианская топография» Козьмы Индикоплова — обсуждалось русскими читателями и несколькими веками раньше, к XVII веку его популярность всё больше возрастала (всего известно более 90 списков). Во множестве миниатюр к «Христианской топографии» Козерог изображался различно, но чаще с двумя ногами и хвостом. Руссские подписи гласили: «козорог», «козий рог», «козел», «козий рожец».
Варианты фигурок зодиакальных Козерогов из «Христианской топографии» русских редакций
Представления о «животных звездах» можно было также получить из «Шестоднева», «Точного изложения православной веры» Иоанна Дамаскина или «отреченных» книг — задолго до того, как петровские преобразования «привели русский народ в планеты и прочие знаки». Зодиакальные созвездия фигурировали во «врачебных пособиях» (рекомендациях по расчёту начала и прогнозированию исхода болезни; «благоприятных» дней для проведения процедур, соблюдения диет), а также соотносились с течением времени, сменой сезонов [15, с. 413–416] — в том числе в народном искусстве (по модели европейских композиций и лубка «Времена года»), где зодиакальные животные перемежаются с аллегориями сезонов — см. коробью в собрании ГИМ [7, с. 253–254]. Земной шар с поясом из 12 «опрометных лиц звериных» в XVI — XVII вв. появлялся в оформлении комнат и даже храмовых росписей [9, с. 430 – 431].
Аллегории зодиакальных созвездий и времён года (осень). Фрагмент росписи Столовой палаты, реконструкция, Коломенское.
Земной шар с зодиакальным поясом, фреска по мотивам гравюры Библии Пискатора, Церковь Ильи Пророка, Ярославль (XVII в.).
Знаменитое изображение козерога в виде единорога есть в «Изборнике» Святослава. Эта замена, по поводу которой идут дискуссии [16, с. 431–432], может отчасти объясняться ощущением генетической связи между козерогом, единорогом и козлом в средневековой культуре. В Рождественской школьной драме Димитрия Ростовского (нач. XVIII в.) аллегория Астрологии называет Козерога козлищем: «Близнята, Рак, Лев, Дева полудне обыймут, // Вес, Скорпий, Стрелец, Козлищ получнощчи приймут» [17, с. 418].
Символизм знаков зодиака трактовался на Руси в контексте восприятия античной мифологии, о чём говорит, например, комментарий в «Предисловии к святцам» Ивана Рыкова (XVI в.): «Козорог имяновася ради козы зевсовый кормилицы, еже часть последняя тела рыбия бяше и сего ради древний козорог образ промеж дванадесят звезд утвердиша» [18, с. 122]. В этом пояснении соединено несколько мифологических представлений античного происхождения. Коза Амалфея, согласно легенде вскормившая Зевса, спасённого от Кроноса, становится звездой Капеллой, которая входит в созвездие Возничего. Другой персонаж — названный брат Зевса Эпиан или, по иной версии, козлоногий Пан — отращивает рыбий хвост и увековечивается в созвездии Козерога. Смешение этих сюжетов также иллюстрирует соотнесение животных, тем более что в русском языке слово «козерог» («козорог») вплоть до XVIII века обозначало прежде всего горного козла.
С этим животным в средневековой книжной традиции связывали разные качества. Козёл символизирует устремление ввысь [19, с. 89–91] и разрушительную силу (по легендам, в козлиной крови тает нерушимый камень адамант, а слюна козы повреждает все кусты, которых она коснулась). Рога козла олицетворяли могущество: «Шлемы некоторых царей, с рогами Юпитера Аммона, или просто с рогами Буйвола, или Козерога, значат чрезвычайную силу» [8, с. 313]. Дикий «бесчинный» крик в древности называли «козлогласованием», грубого человека сопоставляли с козой в «Слове о рассечении человеческого естества» (XVIII в.). Легендарному морскому козлу приписывали способность убивать мореплавателей ужасным запахом [20, с. 145].
Символизм знаков зодиака трактовался на Руси в контексте восприятия античной мифологии, о чём говорит, например, комментарий в «Предисловии к святцам» Ивана Рыкова (XVI в.): «Козорог имяновася ради козы зевсовый кормилицы, еже часть последняя тела рыбия бяше и сего ради древний козорог образ промеж дванадесят звезд утвердиша» [18, с. 122]. В этом пояснении соединено несколько мифологических представлений античного происхождения. Коза Амалфея, согласно легенде вскормившая Зевса, спасённого от Кроноса, становится звездой Капеллой, которая входит в созвездие Возничего. Другой персонаж — названный брат Зевса Эпиан или, по иной версии, козлоногий Пан — отращивает рыбий хвост и увековечивается в созвездии Козерога. Смешение этих сюжетов также иллюстрирует соотнесение животных, тем более что в русском языке слово «козерог» («козорог») вплоть до XVIII века обозначало прежде всего горного козла.
С этим животным в средневековой книжной традиции связывали разные качества. Козёл символизирует устремление ввысь [19, с. 89–91] и разрушительную силу (по легендам, в козлиной крови тает нерушимый камень адамант, а слюна козы повреждает все кусты, которых она коснулась). Рога козла олицетворяли могущество: «Шлемы некоторых царей, с рогами Юпитера Аммона, или просто с рогами Буйвола, или Козерога, значат чрезвычайную силу» [8, с. 313]. Дикий «бесчинный» крик в древности называли «козлогласованием», грубого человека сопоставляли с козой в «Слове о рассечении человеческого естества» (XVIII в.). Легендарному морскому козлу приписывали способность убивать мореплавателей ужасным запахом [20, с. 145].
Морская коза, фрагмент европейской карты XI в. [21, с. 23]
Скверный запах земного козла, от которого, по легенде, бежит даже смиренный слон, становится символом злонравия: «Слон козла смрада ради прескоро гонзает, // муж благий злонравнаго тако да бегает» [22, с. 132] — говорится в стихотворении Симеона Полоцкого «Бегати злых». Грешники в древнерусской книжности традиционно сравнивались с «козлищами» — это толкование задавалось библейской притчей об овцах и козлах (Мф. 25: 31–46). Животный образ проецировался на образ жизни: «Нам несть известно, кто есть овчествуяй, // и кто из стада есть козлиществуяй» [23, с. 457]. Барочные интерпретаторы, развивая это толкование, формулировали новые аналогии: например, прыжки козлов через забор сопоставлялись с пренебрежением к закону, а рост козлиной шерсти вниз символически соотносился с обращением ко всему дольнему, земному, помышлений грешников [там же, с. 203]. Козел входил в аллегорию блуда (luxuria) цикла о 7 смертных грехах, что отчасти было воспринято русской культурой XVIII в., особенно старообрядческой средой.
Аллегории похоти: гравюра Ж. Калло (XVII в.); фрагменты старообрядческих лубков XVIII—XIX вв. [24, 25]; фрагмент аллегории «Сердце» (сб. XVIII в., РНБ) [26]. Фрагмент росписи шкафа «Девица прекрасная» (нач. XVIII в., ГИМ).
Присутсвие козловидных пана и козерога в «свите» богини любви Венеры осмыслялись с учётом этого средневекового значения. Непорочность целомудренной богини с луком из эмблемы №164, возможно, идейно была противопоставлена сластолюбию козла и пана, «родственника» которых она крепко держит, отстраняя от себя.
С тем же значением, «любосластие», входит в русскую эмблематику сатир — получеловек-полукозёл, символ похоти. Собственно, козлиные черты, позволившие ему смешаться с паном, сатир получает уже в позднее время в интерпретации европейских художников. Древнерусские бесы в основном не были похожи на панов и сатиров, но «нечистота» козла впоследствии перенеслась и на этих демонологических персонажей. В XVIII в. по мере умножения куртуазных контекстов эмблема «любосластие» постепенно теряет дидактизм.
Эмблема №26 «Een Satyr» / «Любосластие» (1705)
Основное свойство сатира — «скакание», то есть безудержная пляска, которая, впрочем, уже в XVII в. под влиянием европейского театра освобождалась от негативной символики. Сатиры как духи леса были традиионными участниками драматических постановок в России XVII — XVIII вв. Обычно это бессловесные танцевальные группы: «сатыри лесныя» радостно пляшут в школьной пьесе нач. XVIII в. «Царство мира»; в декламации ко дню рождения Елизаветы Петровны (1745) «балет диких народов или скакание сатирское» изображает интермедию; в пьесе Самуэля Твардовского (пер. нач. XVIII в.) радость лесных жителей описана словами: «Лвы по зеленых лугах веселятся, // По лесах звери пляшущие зрятся. // Елени скачутъ со своими чады, // Сатиры пляшутъ со всеми дриады» [17, с. 503]; подобное описание есть в 3 явлении пьесы того же времени «Божие уничижителей гордых уничижение»: «Орел со лвяты, тамо по трудах увеселяюще в рощи, и сатиры пляшут» [27, с. 234].
И мир лишь раковина.
И мир лишь раковина.
Одно из самых частых появлений козла в европейской гравюре Средневековья и Нового времени связано с его функцией знака декабря. Несмотря на зодиакальную символику, нередко изображалось именно четвероногое копытное животное, символически размещаемое в углу картинки. Ранние польские стихи Симеона Полоцкого о месяцах [28, с. 128-130] — зодиакальные эпиграммы, «ученая поэзия» [29, с. 247] — демонтрируют знакомство автора с европейской традицией такого изображения козерога.
Поясовый изразец: Козерог(?) с закрученным хвостом, напоминающий улитку. Европейское Средневековье знает изображения козерога в раковине, но, скорее всего, это не подразумевалось.
Также и Козерог Симеона из эмблематической поэмы «Орел российский» (1667) имеет лишь косвенное отношение к морским обитателям. Он живёт в горах и тёмных пустынях, внешне во всём подобен козлу, олицетворяет собой дикость. На небесном круге Козерог изображён четвероногим, хотя стихотворение сопровождается иллюстрацией животного с рыбьим хвостом (этот козерог немного напоминает морского тельца: у него очень маленькая бородка и тучная шея).
Фрагмент миниатюры «Беги небесныя», рисунок Козерога [4, лл. 28 об.; 42 об.]. «Орел Российский»
В стихотворении о Козероге собственно «козлиная» тема возникает и в связи с мотивом нечистоты. О язычниках говорится: «смердят скверными грехами // козлоподобне, своими душами» [4, л. 43]. Поскольку стихотворение обращено к царю-законодателю, поэт желает ему победить зло, воплощённое в козероге: «Тогда сей степень дива козорога // поперет твоя солнечная нога» [там же].
Представляя знаки зодиака в поэме «Орел Российский», Симеон Полоцкий подробно останавливается на символике каждого образа. Автор намеренно задаёт широкую палитру их значений, в том числе неблагоприятных, преодолевая их негативную составляющую в сюжетах о торжестве добра над злом. Подобно солнцу, царь Алексей Михайлович (которому посвящена поэма) проходит через созвездия, преодолевая трудности и приобретая новые добродетели — подобные литературные композиции существовали в европейской культуре начала Нового времени [13, с. 80]. Разные зодиакальные символы воздают царю почести и покоряются, являют нравственные примеры, почерпнутые Симеоном из Библии, бестиарных легенд, эмблематики. К примеру, Лев — это и повелитель над всеми зверями (эмблема царя), и Христос (помогающий Алексею Михайловичу), и символ Польши (которую победит российский орёл по примеру петуха, крика которого, по преданию, боятся львы), и хищник у престола царя Соломона, и противник Самсона, и бдящий оживляющий Творец… Перед Симеоном, разворачивающим в «зверинце горнем» одно символическое значение за другим, стоит дидактическая, проповедническая задача, а не астрологическая, что хорошо выражено в словах о тельце: «сей образ нам гадательствует, // что люботрудник небо наследствует» [4, л. 31]. То есть, звёзды говорят не о будущем, а о назначении человека, потому что весь видимый мир — это язык поучительных притчей, на котором Бог говорит с человеком.
Составляющей русской придворной культуры XVII — XVIII вв. были так называемые «астрологические вирши». Несмотря на безусловное знание их авторами переводных сочинений о влиянии небесных тел на человеческие характеры и судьбы, стихотоворные интерпретации были сугубо литературны и контекстуально обусловлены. Вместо стихотворного гороскопа в них стоит видеть панегирик, праздничные поздравления и прославления членов царской семьи. В стихотворении Симеона Полоцкого «Беседа со планиты» небесные силы одаривают новорождённого царевича, словно сказочные феи. Толкования их влияний не столько астрологические, сколько эмблематические: Марс преподносит храбрость в виде меча, а Луна, позиционируемая в XVII веке прежде всего как турецкое знамя, преклоняет свои «роги» перед младенцем. Самая виолентная из планет, Сатурн, до поры церемонно отказывается влиять на царевича, сохраняя символику смерти. В поэме Кариона Истомина «Книга любве знак…» (1689) изображены астрономы, которые по звёздам видят судьбу. Но они нужны лишь затем, чтобы оформить поздравление, раскрыть эмблему счастливого предначертания: царская свадьба и дальнейшая жизнь в любви предопределены свыше. В Рождественской орации Кариона Истомина (1695) символика Вифлеемской звезды расширяется и переносится на зодиакальные созвездия, которые радуются наравне с ангелами, людьми и всей земной тварью. Зодиаки одновременно являют астрологам благое знамение («Звездословов всех / они созывают» [30, с. 593]) и глядят на происходящее чудо как визуально состоявшиеся участники, подражая волу и ослу («Дева и Весы / взирают на лесы, // Козерог и Лев / над Вифлиемский хлев» [там же]). Карион не делает различий между зодиакальными созвездиями и его не смущает невозможность лицезреть их единовременно, так как в этом стихотворении звездное небо со всем его символическим населением — эмблема абсолютного торжества, блага. Подобным смыслом должен был наполняться образ №160 из «Символы и эмблемата» — связь Козерога как небесного знака с неким благоволением свыше была понятна, но скорее в силу традиции исключительно благоприятного, «художественного» толкования влияния звёзд. Так же устойчиво с недобрыми предзнаменованиями в средневековой русской культуре связана символика комет [31, с. 685] — «пышущих» хвостатых звёзд, являющих Божественный гнев.
***
В русской культуре начала Нового времени сосуществовало несколько интерпретаций образа козерога. Они могли дополнять друг друга в рамках барочного понимания или замещать при осознании и переработке какого-либо сюжета. Русскому читателю и зрителю начала Нового времени могли быть известны козерог-чудище (дикость и порок, которые побеждает герой); козерог астрологический (символ благосклонности звёзд); козерог как символический показатель времени (смены времен года); козерог куртуазной культуры (изображаемый в сценах приятного досуга). Последний оказывается ближе всех к своему античному прообразу, но именно возможность разных интерпретаций характеризует эпоху конца XVII — XVIII вв.
Представляя знаки зодиака в поэме «Орел Российский», Симеон Полоцкий подробно останавливается на символике каждого образа. Автор намеренно задаёт широкую палитру их значений, в том числе неблагоприятных, преодолевая их негативную составляющую в сюжетах о торжестве добра над злом. Подобно солнцу, царь Алексей Михайлович (которому посвящена поэма) проходит через созвездия, преодолевая трудности и приобретая новые добродетели — подобные литературные композиции существовали в европейской культуре начала Нового времени [13, с. 80]. Разные зодиакальные символы воздают царю почести и покоряются, являют нравственные примеры, почерпнутые Симеоном из Библии, бестиарных легенд, эмблематики. К примеру, Лев — это и повелитель над всеми зверями (эмблема царя), и Христос (помогающий Алексею Михайловичу), и символ Польши (которую победит российский орёл по примеру петуха, крика которого, по преданию, боятся львы), и хищник у престола царя Соломона, и противник Самсона, и бдящий оживляющий Творец… Перед Симеоном, разворачивающим в «зверинце горнем» одно символическое значение за другим, стоит дидактическая, проповедническая задача, а не астрологическая, что хорошо выражено в словах о тельце: «сей образ нам гадательствует, // что люботрудник небо наследствует» [4, л. 31]. То есть, звёзды говорят не о будущем, а о назначении человека, потому что весь видимый мир — это язык поучительных притчей, на котором Бог говорит с человеком.
Составляющей русской придворной культуры XVII — XVIII вв. были так называемые «астрологические вирши». Несмотря на безусловное знание их авторами переводных сочинений о влиянии небесных тел на человеческие характеры и судьбы, стихотоворные интерпретации были сугубо литературны и контекстуально обусловлены. Вместо стихотворного гороскопа в них стоит видеть панегирик, праздничные поздравления и прославления членов царской семьи. В стихотворении Симеона Полоцкого «Беседа со планиты» небесные силы одаривают новорождённого царевича, словно сказочные феи. Толкования их влияний не столько астрологические, сколько эмблематические: Марс преподносит храбрость в виде меча, а Луна, позиционируемая в XVII веке прежде всего как турецкое знамя, преклоняет свои «роги» перед младенцем. Самая виолентная из планет, Сатурн, до поры церемонно отказывается влиять на царевича, сохраняя символику смерти. В поэме Кариона Истомина «Книга любве знак…» (1689) изображены астрономы, которые по звёздам видят судьбу. Но они нужны лишь затем, чтобы оформить поздравление, раскрыть эмблему счастливого предначертания: царская свадьба и дальнейшая жизнь в любви предопределены свыше. В Рождественской орации Кариона Истомина (1695) символика Вифлеемской звезды расширяется и переносится на зодиакальные созвездия, которые радуются наравне с ангелами, людьми и всей земной тварью. Зодиаки одновременно являют астрологам благое знамение («Звездословов всех / они созывают» [30, с. 593]) и глядят на происходящее чудо как визуально состоявшиеся участники, подражая волу и ослу («Дева и Весы / взирают на лесы, // Козерог и Лев / над Вифлиемский хлев» [там же]). Карион не делает различий между зодиакальными созвездиями и его не смущает невозможность лицезреть их единовременно, так как в этом стихотворении звездное небо со всем его символическим населением — эмблема абсолютного торжества, блага. Подобным смыслом должен был наполняться образ №160 из «Символы и эмблемата» — связь Козерога как небесного знака с неким благоволением свыше была понятна, но скорее в силу традиции исключительно благоприятного, «художественного» толкования влияния звёзд. Так же устойчиво с недобрыми предзнаменованиями в средневековой русской культуре связана символика комет [31, с. 685] — «пышущих» хвостатых звёзд, являющих Божественный гнев.
***
В русской культуре начала Нового времени сосуществовало несколько интерпретаций образа козерога. Они могли дополнять друг друга в рамках барочного понимания или замещать при осознании и переработке какого-либо сюжета. Русскому читателю и зрителю начала Нового времени могли быть известны козерог-чудище (дикость и порок, которые побеждает герой); козерог астрологический (символ благосклонности звёзд); козерог как символический показатель времени (смены времен года); козерог куртуазной культуры (изображаемый в сценах приятного досуга). Последний оказывается ближе всех к своему античному прообразу, но именно возможность разных интерпретаций характеризует эпоху конца XVII — XVIII вв.
[1] Морозов А. А. Эмблематика барокко в литературе и искусстве петровского времени // XVIII век. Сборник. Вып. 9. Проблемы литературного развития в России первой четверти XVIII века. Л., 1974. С. 184—226.
[2] Символы и эмблемата. Амстердам, 1705.
[3] Emblematica online // http://emblematica.grainger.illinois.edu/.
[4] Симеон Полоцкий. Орел Российский. Издание подготовлено Л. И. Сазоновой. М., 2015.
[5] Емвлемы и символы. СПб., 1788.
[6] Cesare Ripa. Iconologia. Venetia, 1645.
[7] Русские расписные сундуки XVII-XVIII веков в собрании Исторического музея. М., 2018.
[8] Иконологический лексикон или руководство к познанию живописного и резного художеств, медалей, эстампов и проч. с описанием, взятым из разных древних и новых стихотворцев. Пер. И. Акимова. СПб., 1763.
[9] Святский Д. О. Астрономия Древней Руси. М., 2007.
[10] Matilde Battistini. Astrology, Magic, and Alchemy in Art. Los Angeles, 2007.
[11] Козерог на монетах Октавиана Августа // https://golos.io/@caesarjr/kozerog-na-monetakh-oktaviana-avgusta
[12] Battista Pittoni und Lodovico Dolce: Imprese di diversi principi, duchi, e d'alti personaggi et huomini illustri di Battista Pittoni pittore vicentino. Con alcune stanze, sonetti di Lodovico Dolce (Venedig 1602). Herausgegeben mit Kommentar, Indexing und E-Texten von Charles Davis // Fontes. №33. 2009. https://archiv.ub.uni-heidelberg.de/artdok/volltexte/2009/713/.
[13] Нестеров А. В. Колесо Фортуны. Репрезнтация человека и мира в английской культуре начала Нового века. М., 2015.
[14] Плужников В. И., Симонов Р. А. Гороскоп Петра I. // ТОДРЛ. Т. 43. Л., 1990. С. 82—100.
[15] Герасимова И. А., Мильков В. В., Симонов Р. А. Сокровенные знания Древней Руси. Вып. VIII. М., 2015.
[16] Пчелов Е. В. «Лев и единорог» в русской культуре: к вопросу о семантике символов // Исследования по лингвистике и семиотике. Сборник статей к юбилею Вяч. Вс. Иванова. М., 2010. С. 426—435.
[17] Памятники литературы Древней Руси. XVII век. Книга третья. М.: Художественная литература, 1994.
[18] Турилов А. А., Чернецов А. В. К изучению «отреченных» книг. // Естественнонаучные представления Древние Руси. М., 1988. С. 111—140.
[19] Махов А. Е. Средневековый образ: между теологией и риторикой. Опыт толкования визуальной демонологии. М., 2011.
[20] Белова О. В. Славянский бестиарий. Словарь названий и символики. М., 1999.
[21] Ched Van Duzen. Sea Monsters on Medieval and Renaissance Maps. London, 2014.
[22] Simeon Polockij. Vertograd mnogocvĕtnyj. Т. 2. Подгот. текста, ст. и коммент. Л. И. Сазоновой, А. Хипписли. Köln; Weimar; Wien., 1999.
[23] Simeon Polockij. Vertograd mnogocvĕtnyj. Т.1. Подгот. текста, ст. и коммент. Л. И. Сазоновой, А. Хипписли. Köln; Weimar; Wien., 1996.
[24] «7 смертных грехов» (№138) // Рисованный лубок старообрядцев в собрании Исторического музея М., 2017. С. 358—359.
[25] «Книга цветник» (№780) // Русские народные картинки. Атлас. Том III. СПб., 1881.
[26] РНБ Ex Libris // http://nlr.ru/manuscripts/RA568/ex_libris.
[27] Ранняя русская драматургия (XVII — первая половина XVIII в.). Пьесы школьных театров Москвы. М., 1974.
[28] Симеон Полоцкий. Вирши. Минск: Мастацка литература, 1990.
[29] Былинин В. К. Poesia docta Симеона Полоцкого // Естественнонаучные представления Древние Руси. М., 1988. С. 246—259.
[30] Богданов А.П. Стих торжества: рождение русской оды, последняя четверть XVII – начало XVIII века. М., 2012.
[31] Николаев С. И. Кометы в переводной литературе XVII в. // ТОДРЛ. Т. 50. СПб., 1996. С. 684—688.
[2] Символы и эмблемата. Амстердам, 1705.
[3] Emblematica online // http://emblematica.grainger.illinois.edu/.
[4] Симеон Полоцкий. Орел Российский. Издание подготовлено Л. И. Сазоновой. М., 2015.
[5] Емвлемы и символы. СПб., 1788.
[6] Cesare Ripa. Iconologia. Venetia, 1645.
[7] Русские расписные сундуки XVII-XVIII веков в собрании Исторического музея. М., 2018.
[8] Иконологический лексикон или руководство к познанию живописного и резного художеств, медалей, эстампов и проч. с описанием, взятым из разных древних и новых стихотворцев. Пер. И. Акимова. СПб., 1763.
[9] Святский Д. О. Астрономия Древней Руси. М., 2007.
[10] Matilde Battistini. Astrology, Magic, and Alchemy in Art. Los Angeles, 2007.
[11] Козерог на монетах Октавиана Августа // https://golos.io/@caesarjr/kozerog-na-monetakh-oktaviana-avgusta
[12] Battista Pittoni und Lodovico Dolce: Imprese di diversi principi, duchi, e d'alti personaggi et huomini illustri di Battista Pittoni pittore vicentino. Con alcune stanze, sonetti di Lodovico Dolce (Venedig 1602). Herausgegeben mit Kommentar, Indexing und E-Texten von Charles Davis // Fontes. №33. 2009. https://archiv.ub.uni-heidelberg.de/artdok/volltexte/2009/713/.
[13] Нестеров А. В. Колесо Фортуны. Репрезнтация человека и мира в английской культуре начала Нового века. М., 2015.
[14] Плужников В. И., Симонов Р. А. Гороскоп Петра I. // ТОДРЛ. Т. 43. Л., 1990. С. 82—100.
[15] Герасимова И. А., Мильков В. В., Симонов Р. А. Сокровенные знания Древней Руси. Вып. VIII. М., 2015.
[16] Пчелов Е. В. «Лев и единорог» в русской культуре: к вопросу о семантике символов // Исследования по лингвистике и семиотике. Сборник статей к юбилею Вяч. Вс. Иванова. М., 2010. С. 426—435.
[17] Памятники литературы Древней Руси. XVII век. Книга третья. М.: Художественная литература, 1994.
[18] Турилов А. А., Чернецов А. В. К изучению «отреченных» книг. // Естественнонаучные представления Древние Руси. М., 1988. С. 111—140.
[19] Махов А. Е. Средневековый образ: между теологией и риторикой. Опыт толкования визуальной демонологии. М., 2011.
[20] Белова О. В. Славянский бестиарий. Словарь названий и символики. М., 1999.
[21] Ched Van Duzen. Sea Monsters on Medieval and Renaissance Maps. London, 2014.
[22] Simeon Polockij. Vertograd mnogocvĕtnyj. Т. 2. Подгот. текста, ст. и коммент. Л. И. Сазоновой, А. Хипписли. Köln; Weimar; Wien., 1999.
[23] Simeon Polockij. Vertograd mnogocvĕtnyj. Т.1. Подгот. текста, ст. и коммент. Л. И. Сазоновой, А. Хипписли. Köln; Weimar; Wien., 1996.
[24] «7 смертных грехов» (№138) // Рисованный лубок старообрядцев в собрании Исторического музея М., 2017. С. 358—359.
[25] «Книга цветник» (№780) // Русские народные картинки. Атлас. Том III. СПб., 1881.
[26] РНБ Ex Libris // http://nlr.ru/manuscripts/RA568/ex_libris.
[27] Ранняя русская драматургия (XVII — первая половина XVIII в.). Пьесы школьных театров Москвы. М., 1974.
[28] Симеон Полоцкий. Вирши. Минск: Мастацка литература, 1990.
[29] Былинин В. К. Poesia docta Симеона Полоцкого // Естественнонаучные представления Древние Руси. М., 1988. С. 246—259.
[30] Богданов А.П. Стих торжества: рождение русской оды, последняя четверть XVII – начало XVIII века. М., 2012.
[31] Николаев С. И. Кометы в переводной литературе XVII в. // ТОДРЛ. Т. 50. СПб., 1996. С. 684—688.